Изверг - Берге Хелльстрем

Вот какие.

Это важно, Гренс.

Шлюхи.

Маленькие шлюхи с маленькими дырками.

Которые думают о членах.

Нечего им, блин, так делать.

Нечего, блин, шлюхам с маленькими дырками разгуливать где вздумается и думать о членах.

— Понимаешь, Свен? Люди, когда разговаривают, смотрят друг на друга. Но с ним не получалось. Просто не получалось, и всё.

Он смотрел на Свена. Свен смотрел на него. Двое людей.

— Я понимаю. То есть не понимаю. Раз уж он из тех, что не смотрят в глаза. Раз он один из таких. Почему его тогда не заперли в закрытую психиатрическую клинику? В Сетерскую кутузку? В Кареудден? В Сидшён?

Эверт нагнулся, поднял корзину. Сунул палец под верхнюю губу, выковырял оттуда табак.

— Запирали уже. После первого раза. Три года в Сетерской. Но недавно это расстройство признали легким. А с таким заключением отправляют на зону. Без разговоров.

Эверт сглотнул подавленные, непролитые слезы. Вернулся. Подошел к магнитофону, поменял кассету на другую, тоже с песнями Сив. Постоял перед колонкой с закрытыми глазами. «Джазовая бацилла», оригинал: «The Preacher», 1959 г. Еще прибавил громкости, присел на корточки и стал собирать в корзину банановые корки и скомканную бумагу. Потом поставил ее на пол, сделал три шага назад и с разбегу пнул, на сей раз еще дальше, в стенку рядом с окном.

Потом заговорил снова:

— Не понимаешь, Свен, черт побери? Легкое психическое расстройство. Он трахал двух девятилетних девочек, рвал их и резал, и это называется легким психическим расстройством?! Ладно, Свен, скажи мне, что в таком случае называется тяжелым психическим расстройством?

Все еще утро. Двадцать четыре градуса. Опять будет жарко, под тридцать, почти третью неделю подряд.

«Августин», шлягерный фестиваль Евровидения, победитель шведского отборочного конкурса, время 2:08,1959 г.

Он держал его в объятиях. Прижимал к себе. Они одного роста, так что совсем несложно обхватить его, гладить плечи, шею, щеки, целовать мягкие губы.

— Ты мне нужен.

— Я здесь.

Леннарт Оскарссон снова поцеловал его, тепло и привычно, в это утро, как всегда; он был так рад, что они стоят здесь вместе, в это чертово утро.

— Нильс, ты запер дверь?

— Да.

— Спасибо.

Он смотрел на Нильса, своего коллегу, своего любовника, свою проклятую тайну, и, глядя на него, невольно думал о Марии, своей жене, своей жизни, своей любимой.

Нильс сел в офисное кресло, кожаное, с подлокотниками, потянул за собой Леннарта, к себе на колени, они обнялись.

— Раздевайся.

— Я хочу, поверь, хочу всем телом, но не сейчас, сейчас не получится, мне надо быть на пресс-конференции, я должен ответить на их вопросы, у меня нет выбора, правда-правда.

— Мы успеем.

— Нильс, я люблю тебя. Я хочу тебя. Но не сейчас.

Он расстроился, Леннарт заметил и замолчал, знал ведь. Нильсу труднее, думал он. Нет у него никого, кто бы его ждал, не с кем полежать рядом, не с кем украдкой заняться любовью. Он копил, и собирал, и мечтал только для него, есть только Нильс и Леннарт, а больше никого и ничего, у него нет тайн.

Леннарт погладил его по щеке, поцеловал в лоб. Какой же он красивый: на два года старше, темные волосы, слегка тронутые сединой, полный достоинства. Он целовал его так же, как Марию, потому что любил обоих.

— Мне пора идти.

— Мы еще увидимся сегодня?

— Потом я пойду к Бертольссону. Он пригласил на обед. Непонятно, угрожать будет или утешать. Может, прогуляемся после, к водонапорной башне и обратно?

— Буду ждать.

Леннарт обнимал его дольше, чем позволяло время, осторожно отпустил, встал.

Стена — серый бетон, семь метров высотой и длиной полтора километра — тянулась вдоль опушки леса, окружая пять низких кирпичных строений.

Люди снаружи и люди внутри.

Аспсосское учреждение — одна из двенадцати шведских тюрем второго уровня безопасности. В Кумле, Халле и Тидахольме сидели убийцы и тяжелые наркопреступники, первый уровень безопасности. В Аспсосе содержали мелких бандитов, не пожизненно, обычно от двух до четырех лет, переменный контингент. Восемь отделений, сто шестьдесят заключенных. В большинстве наркозависимые профессиональные уголовники: взлом, немного деньжат, наркота, еще взлом, еще немного деньжат, снова наркота, взлом, полиция, двадцать шесть месяцев, воля, взлом, немного деньжат, наркота, еще взлом, еще немного деньжат, снова наркота, взлом, полиция, тридцать четыре месяца, воля, взлом.

Что здесь, что в любом другом месте. Я против тебя, ты против вертухаев. Всего два правила: не стучать и не трахать тех, кто не хочет.

Кроме того, в Аспсосе было два отделения для сексуальных преступников. Для таких, что трахают тех, кто не хочет.

Ненависть. Угрозы.

Ведь совокупному стыду и самоунижению всей массы заключенных нужен выход: я не в силах вынести унижение от общества по ту сторону стены, а потому унижаю кого-нибудь другого, совершившего другое преступление, мне легче дышать, если мы сообща решили, что кто-то другой еще хуже, еще ненормальнее, полный беспредельщик. С незапамятных времен в тюрьмах по всему миру действует договоренность: я, убийца, в иерархии выше тебя, насильника, у меня, отнявшего у кого-то право на жизнь, больше достоинства, чем у тебя, порвавшего членом бабью дырку, я, преступивший закон, менее преступен, чем ты, тоже его преступивший.

В Аспсосе ненависть, пожалуй, проявлялась сильнее, чем в других местах лишения свободы. Здесь контингент смешанный, общие отделения в тех же зданиях, что и сексуальные. Поэтому обычный восемнадцатимесячный приговор за изнасилование после отсидки в Аспсосе становился потенциальным смертным приговором — всех, кто отбывал здесь срок, подозревали в сексуальных преступлениях, каждого из сидевших в Аспсосе и переведенных в другую тюрьму, нещадно метелили, если бумаги были не в порядке; если новичок не мог предъявить приговор, он считался сексуальным маньяком, пока не доказывал обратное.

В отделении X, одном из восьми отделений общего режима, сидели мелкие преступники: наркодилеры низшего звена, квартирные воры, довольно много по приговору за жестокое обращение, несколько мошенников, такие, что поднимались в криминальной иерархии и в следующий раз получат срок посолиднее, или такие, что снова и снова совершали все те же мелкие преступления и уже не могли сидеть вместе с алкашами-водителями и желторотыми бакланами. Обыкновенное отделение, как во всех прочих тюрьмах для всех прочих рецидивистов со средними сроками. Запертая бронированная дверь на лестницу. Унылый желтый линолеум. Полуоткрытые камеры по обеим сторонам — десять справа, десять слева. Небольшая кухня. Несколько обеденных столов. Уголок с телевизором. Рядом зеленое сукно бильярдного стола. Заключенные медленно бродят туда-сюда, стараясь любым способом убить время, не думать о часах прошедших и оставшихся, жить сегодняшним днем; стремиться к свободе все равно что не желать жизни, а жизнь — единственное, что у тебя есть за решеткой.