Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко

осколков я немного притерпелся. Определилась не беспокоящая поза, но она же и расслабляла. Я ослабел от кровопотери, и новая пригоршня таблеток колы не предотвратила неутолимого желания опустить голову на штурвал и забыться. Стала одолевать сонливость. Почувствовал, что одуреваю. Хотел закричать, чтобы громкими криками периодически прогонять сон, и не смог. На крик не стало сил.

«Бог с ними, с силами, — вяло подумалось мне. — Не стоит теперь думать о том, чего у меня нет. Надо думать не о том, чего нет… Думать не надо… Нет, не думать надо… Надо думать о Боге». Наверное, в наступившем отупении я достаточно долго варьировал на все лады эту однообразную мысль, пока не спохватился.

«…Радуйся, таинственным изображением Сына в чаше ТАЙНУ БОЖЕСТВЕННОЙ ЕВХАРИСТИИ нам открывающая…»

Надо вспомнить что-то особенно будоражащее, чтобы не отключиться. Мысль о будоражащем вызвала у меня невольную улыбку. Что сейчас способно меня взбудоражить? Полумертвеца?

Поверь, слишком больно думать сейчас о тебе, о нежная Кэролайн. Уж лучше — об абстрактных, нейтральных к сердцу цифрах. Из четырёх двигателей полноценно тянут только два, а ведь четвёрка — целочисленный символ человека: я практически ополовинен. Вот какой неожиданный отыскался из меры чисел ответ на мои тревожные думы непосредственно перед атакой Токио!

Четыре поворотных огневых колпака бессильны, мертвы на моём корабле, ими теперь некому управлять. Все одиннадцать стволов бортового оружия бесполезны. Я разоружён и беззащитен, но жив. Жив! Жив! Пока я жив, нас с пилотом «Мустанга» — двое! И самолетов тоже два. От накатившей волны головокружения никак не могу вспомнить, что означала половина от четырёх в раннехристианских представлениях моих далёких предков — славян.

Я не смог уйти от войны, как и все, кто в ней сейчас участвует. И кто подсказал бы всем нам заблаговременно, как войны избежать?

Оказывается, за годы и годы в воздухе начал уже позабывать мою летнюю поездку на Аляску незадолго до защиты степени доктора искусств.

«… Начало июня — время поздней весны на Аляске. По утрам — прозрачно-стекольная, с хрустом осыпающаяся наледь с валунов в воде и заберегов на ручьях, бегущих с хребта к каменистой, мелководной, но с норовом, особенно по весне, речушке, впадающей за грядой темнохвойных холмов в реку Кускокуим. При ясной погоде под сиреневым, темноватым ещё небом первой розовеет снеговая вершина Мак-Кинли. Рассвет с арктическими пронзительными, чистейшими красками без полутонов — алой, золотой, оранжевой и киноварью. В тени на склонах гор снег густо-густо-синий. В глубоких распадках он почти фиолетовый. С короткой ежеутренней песней — молитвой Творцу и приветствием солнцу, новому дню и соседям — пробуждаются во множестве птицы и принимаются деловито сновать над лишаистыми камнями, разноцветными мхами и ярко-изумрудными травами за кормом и с кормом птенцам, не обращая на меня никакого внимания. Через два часа после восхода солнца над пестроцветьем одно- и двухэтажных деревянных кубиков — охряных, голубых, зелёных, красных домов лесорубов — возникает и усиливается далёкое шмелиное жужжание.

Самолет приближается и проходит над посёлком так низко, что видно не только бортовой номер, на мгновение различаешь на оранжевом прямоугольном скругленном киле белую надпись «Локхид — ВЕГА». Аэроплан лихо разворачивается перед ярко-зелёным склоном, очищенным от леса, и, блеснув на солнце верхней обшивкой кабины и крыльев, приземляется на лугу за речкой. Он доставляет одного-двух пассажиров и почту. Вчера на нём сюда прилетел и я.

Рядом с гостиницей, перед которой я ожидаю назначенной мне встречи, проезжает громоздкая автоцистерна «Студебеккер» с дизельным горючим для трелёвочных тракторов, работающих в лесу миль за двадцать от посёлка лесорубов.

Дом подрагивает, мелким дребезжанием отзываются в окнах стёкла. Запах дыма от грузовика медленно растворяется, уплывает. Стихает в округе, и светлый воздух вновь прозрачен и чист. Ещё по-утреннему прохладно…»

…В кабине тяжёлой военной «Сверхкрепости» я вдруг ощущаю весенний талый запах голубого фирнового льда с вершин Аляскинского хребта…

«…Отец Николай — «русский американец» с давней примесью индейской крови, я слышал, что бабушка его была квартеронкой, а кто тогда он, — высокий, осанистый, красивый, можно сказать: породистый. Он ранне седовласый, худощавый, темноликий и с прямой спиной в свои пятьдесят с небольшим лет. Спокойное тонкое бритое лицо с горбоватым крупным носом. Медленное движение морщинок у крыльев носа, когда с большим достоинством он разговаривает. Долгополое суконное пальто, надетое сверху на рясу. Светло-голубые вполне европейские пристальные глаза в тени под полями шляпы. И в речи он нетороплив. Его дикция отчётлива совершенно по-петербургски. Мне рассказывали, что он там с мальчишества учился.

Мы вместе поднимаемся по влажной тропинке вдоль неширокого ручья, пересекающего посёлок и делящего его надвое, к центру, где на естественном возвышении белеет небольшая аккуратная православная церковь. Пока мы шли от гостиницы улицей, с нами из двориков почтительно здоровались взрослые — белые, метисы и индейцы — и их дети. Отец Николай степенно покачивал полями шляпы в ответ. Некоторые выходили из дворов приложиться, и отец Николай благословлял свою паству.

Разговаривали мы, по моей просьбе, по-русски.

— Владыка просил меня помочь вам, — отец Николай остановился перед бревенчатым мостиком через ручей. Речь шла о рекомендательном письме, привезённом мной из Калифорнии от настоятеля православного собора в Сан-Франциско:

— Но я помог бы вам и самосильно. Увы, не весьма многие интересуются ныне культурой, тем паче, положенной в основе православия. И тем более помог бы, что вы не на священнослужителя учитесь, а как я понимаю, заканчиваете мирской университет…

— Закончил недавно. Сейчас возникла возможность продолжить вхождение в науку. Моя тема: раннехристианские представления славян об окружающем мире. О человеке. Взаимосвязи человека с миром.

— Редкая, я бы сказал, любопытная и сокровенная тема… И там, в России, сегодня не актуальная. Их интересуют вопросы индустриальные, далёкие от человека. Что ж… Тогда попробуем… Вам, следовательно, известно, что, по их, то есть древних славян, представлениям, тело Адамово создано было Господом нашим от земли, кости — от камней, кровь — от моря, очи — от солнца, мысли — от облак, свет в очах — от света Вселенной, дыханье — от ветра, и тепло его тела создано от огня?..

— Известно, святой отец.

— Не берусь толковать апокриф о сотворении Адама, однако небесполезно было бы знать, в каком главном направлении происходит ваш поиск. На чем зиждите ваши личные представления?

— В ряде ещё древнерусских сочинений, отче, — заговорил я, — человек именуется миром малым в отличие от великого мира…

Я заметил, что отец Николай и впрямь заинтересовался. Выражение лица его не изменилось, но несколько напряглись, как бы подобрались сеточки морщин по сторонам глаз, ещё