Провидение - Кэролайн Кепнес

— Это он. Точно.

Я так беспокоилась из-за того, что изменилась и забыла о нем. Но как же изменился он. Представляя его все это время, рисуя его, добавляя ему год за годом, я опускала лоб и веки, расширяла подбородок, придумывала что-то еще, но никогда не получала в результате ничего похожего.

Я выхожу из машины, и он бежит ко мне, а я, всхлипывая, бегу к нему. Мы уже так близко, что я чувствую его запах, но вдруг теряю равновесие, сбиваюсь с ног и задыхаюсь. Я спотыкаюсь. Из носа капает кровь. Фургоны телевизионщиков кружат, подхваченные вихрем, и улетают вверх, а меня всасывает, втягивает в себя земля. Я не успеваю сказать привет, не успеваю поцеловать его. Я исчезаю, вырубаюсь.

Джон

Ну вот, все опять не так, все так, как тогда, все наперекосяк. Вместо того чтобы обнять, поцеловать и открыть новую главу в нашей жизни, она успела лишь взглянуть на меня и потеряла сознание.

Врачи говорят, что это нормально. У нее шок, такое случается.

Но я так не думаю. В голове снова звучат слова мистера Блэра: «Мы славно поработали здесь». Надо бы перечитать его письмо.

Мама стучит в дверь. Я прячу книжку под подушку.

— Да?

Она входит, сияя от радости. Никогда не видел ее такой взволнованной. Она как новенькая машина, то срывается с места, то замирает, то смеется, то плачет.

— Дорогой, тебе нужна новая кровать. Я уже думаю, какого цвета ты хотел бы постельное белье. Может быть, покрасим комнату? Как насчет ярко-голубого?

— Может быть. — Я придвигаюсь поближе к подушке. Кладу на нее локоть. Нельзя, чтобы она увидела книжку. Чувствую себя, как Голлум с кольцом. Проклятая книга делает со мной что-то непонятное, жуткое, и все хорошее, что видит мама — ты такой большой, такой красивый! — рассыпается.

Она не понимает, в каком я смятении. Срывает бирки с принесенных кем-то рубашек. Весь день дом походил на зоопарк — копы, врачи, репортеры, друзья с кастрюльками и одеждой. Снова лает собака — теперь у них есть дог, Коди Кардашьян Бронсон, — и мама вздрагивает. Говорит, что он спас ей жизнь.

— Ты точно не хочешь впустить его сюда?

— Мам, я хочу побыть один.

Она кивает. Крутит в руках книжку, которую я читал, когда она приехала за мной, книжку про зефирный крем.

— Я бы хотела сказать что-то… ну, знаешь… умное.

— Мам, ты все правильно говоришь.

Она мнет книгу.

— Я так по тебе скучала. Извини, я такая дерганая. Извини, что мы сняли твои обои с Человеком-пауком. И за кровать извини — она такая маленькая. И за Хлою. И за то, что я такая несобранная.

Я забираю у мамы книжку и обнимаю ее. Мне не по себе оттого, что я не плачу, и меня пугает собственное тело. Кажется, что обнимаю маму как-то не так, что я вообще делаю все не так. Я и ребенком так же себя чувствовал. Снова вспоминаю Хлою, как она упала, как у нее шла кровь из носа. Вижу ее разбитое колено.

Мама вдруг тихонько охает.

— Полегче. Милый, ты, наверное, не представляешь, какой ты сильный.

Мы отстраняемся друг от друга, и я замечаю две тоненькие струйки крови у нее под носом. Похоже, перестарался.

И снова голос Роджера Блэра: «Добро пожаловать, Джон».

С мамой то же, что и с Хлоей. Врачи объясняют это шоком. Вполне нормальная физическая реакция на такого рода ситуацию.

Но мне это вполне нормальным не кажется. Дома я второй день, а Хлоя так и не пришла, не навестила. Ее мать думает, что она больна, подхватила какую-то заразу, так что ей лучше побыть дома. Мой отец уже отрубался несколько раз. Он слишком много пьет и забывает остановить пластинку, но странным выглядит другое: когда мы сидим и смотрим телевизор, папа то отключается вдруг, то снова приходит в себя.

Я запираю дверь. В третий раз перечитываю «Ужас Данвича».

Читать нелегко, и я пролистываю страницы и задерживаюсь на подчеркнутых мистером Блэром абзацах. Действие происходит в небольшом городке в Новой Англии, и я, конечно, представляю наш городок, наши улицы, хотя события, описываемые в книге, происходят давно. Главный персонаж — Уилбур Уотли, по сути, городской сумасшедший, который растет не по дням, а по часам. Люди его боятся. Собаки от него бегут. Он — великан.

На самом деле Уилбур — умный извращенец. Проблема в том, что в его книге, «Некрономиконе», недостает пары страниц. Эти страницы нужны ему, чтобы вызвать плохих парней, Великих Древних[18]. Но библиотекари противятся. Они боятся того, что он сделает, если получит эти страницы, и постоянно ему отказывают. Уилбур не сдается и изо всех сил пытается до них добраться. Однажды на него нападает и перегрызает ему горло сторожевая собака. Но ни крови, ни внутренностей не обнаруживается. Человеком Уилбур был только частично.

И опять голос Роджера: «Добро пожаловать, Джон».

Основная часть — в конце, когда приходит настоящий «ужас». Невидимое чудовище уничтожает город, оставляя на земле гигантские следы. Я представляю динозавра, хотя и не уверен, что прав. Говорю себе, что все это нужно выкинуть из головы. Пора сосредоточиться на реальных вещах, выяснить насчет школы, поговорить с репортерами, полицией. Но щупальца книги держат крепко, не отпускают; они как будто вырастают из обложки, обвивают руки, заползают в уши.

Легче, когда мы втроем за столом.

Каждый раз, когда я ем переваренное брокколи и слушаю пересказ «Анатомии Грейс», я ощущаю себя более или менее собой прежним. Папа, с его красным пластиковым стаканчиком скотча, подтрунивает над маминым брокколи и ее сериалами. Это моя жизнь. Моя семья.

Но я делаю что-то невпопад. Слишком быстро ем. Прошу у мамы телефон. Она откладывает вилку.

— Зачем тебе телефон?

— Хочу отправить сообщение Хлое.

Они молчат.

— Я не на всю ночь, честно.

Мама вздыхает.

— Джон, по-моему, тебе нужно малость остыть. Придержи коней.

Папа избегает смотреть мне в глаза. Мама берет на колени пса.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я и чувствую, что краснею. — Мы просто поговорим. Она расскажет, что тут и как, что я пропустил. Она собирается в Нью-Йоркский университет. Я хочу узнать про школу. Что тут такого?

Папа опрокидывает стаканчик. Мама целует собаку.