Думай, как Коко Шанель - Алексей Саркелов

«Коко Шанель говорила мне: «Человек-легенда обречен растворить себя в мифе – и тем самым укрепить миф». Сама она так и поступила. Выдумала себе все – семью, биографию, дату рождения и даже имя», – заметил однажды Сальвадор Дали.

Одинокой сироте не на что было надеяться, но Габриэль мечтала о светлом будущем. Примерно в это время у нее зародилась мечта о покорении вершин высокой моды. Будущую Коко возмущало то, что все сироты одевались одинаково. Жизнь и без того скучна, безрадостна и бедна, а тут еще и обязательная форма. Сиротский дом Габриэль покинула в 18 лет. Вскоре она стала работать помощницей в магазине белья, где шила детскую и женскую одежду. Работодатели и заказчики были довольны ее работой.

Девушка всячески отрицала свое происхождение, пыталась забыть годы, проведенные в сиротском доме. Вероятно, что именно это дало ей сильную мотивацию и настойчивость в достижении успеха. Сначала она решила пойти простым путем – стала использовать мужчин, но ей этого было мало. После знакомства с другом своего любовника, Коко задумалась о собственной карьере. Тем более, этот мужчина предложил ей финансовую помощь в открытии собственного магазина головных уборов.

«Мода всегда вдохновлена молодостью и ностальгией и часто черпает вдохновение в прошлом».

Лана Дель Рей.

Габриэль стала создавать уникальные шляпки, которые сразу пришлись по вкусу многим дамам. Большинство из которых, кстати, были любовницами мецената. Спустя немного времени ее магазин стал по-настоящему востребованным, а на полученную от него прибыль и на средства своего друга девушка открыла собственное ателье под называнием «Моды Шанель». Коко пришлось самостоятельно вникать во все тонкости бизнеса. Начало ее карьеры совпало с Первой мировой войной, но даже это не смогло сбить ее с пути.

Более того, у Коко совершенно не было опыта, но его отсутствие девушка компенсировала потрясающим вкусом и дизайнерским талантом. Именно это упорство позволило ей стать легендой – первой женщиной-дизайнером, ставшей частью международного аристократического общества. Себя же она называла женщиной 20 века, которая живет полноценной жизнью. Постепенно стали открываться новые магазины изделий Коко Шанель, однако сама она мечтала о создании линии женской одежды. Для осуществления мечты ей не хватало опыта. Чтобы создавать женскую одежду, нужно быть профессиональным портным. В противном случае пришлось бы нести ответственность за незаконную конкуренцию. Естественно, Коко Шанель нашла выход из ситуации. Она стала шить платья из ткани, использовавшейся для создания нижнего белья для мужчин. Это позволило женщине сделать целое состояние.

<< Коко Шанель любила карманы. Она была уверено, что женским вещам не хватает карманов, этой мужской детали костюма. И привнесла их не только в одежду, но и в аксессуары. Главная деталь в сумочках от Chanel и по сей день – карманы!

<< Изначально, всё начиналось как хобби. Коко начинала с создания шляпок, которые позже завоевали сердца аристократок Парижа. Многие из её шляп были для того времени слишком причудливыми и инновационными. И только позже невинное хобби проектирования необычных вещей превратилось в дело всей жизни.

<< Коко начинала как продавец трикотажа. Знаете ли вы, что до того, как стать легендой, Коко была обычным клерком в маленьком магазинчике трикотажа?

<< Коко одна из первых стала использовать отличный маркетинговый ход – знаменитостей, для продвижения своих вещей. Она одевала знаменитых актрис и снимала для рекламных страниц. С тех пор многие самые успешные актрисы становились лицом марки разных лет.

В настоящее время, каждая модель мечтает быть лицом Chanel – так как безусловно это признак успеха и признания, и что немаловажно – многомиллионные контракты.

<< Коко Шанель ввела в моду загар. Загорелая кожа стала модной именно со времен Шанель. Что самое интересное, это произошло случайно. В 1923 году Коко обгорела на солнце во время круиза, а общественность тут же подхватила «тренд», когда Коко появилась в таком виде в Каннах.

Когда входили замерзшие люди, им наполняли карманы горячими каштанами. Давали с собой, когда они уходили. Над очагом в больших чугунках варили картошку для свиней. Мне не разрешали выходить, но каждый раз, как открывалась дверь, я пользовалась случаем, чтобы выскользнуть из дома. Там надевала сабо. Если бы я вышла в ботинках, то промочила бы ноги и, вернувшись, наследила в доме. Было трудно ходить в огромных, твердых, совсем не гнущихся деревянных башмаках, они делали больно ногам. В них клали солому. Я скользила в них к заснеженному полю. А иногда целую неделю не высовывала носа из дома».

Если они не были крестьянками, ее тетки, чем же они тогда занимались? Из рассказов Коко понятно, что они имели ферму и жили доходами с земель, часть которых принадлежала когда-то и матери Коко. Случалось, ей говорили, показывая обветшавшую ферму или хижину, крытую соломой:

– Если бы ваш отец не разорил свою жену, все это принадлежало бы вам.

Кто ей это говорил, обращаясь к ней на вы? Невозможно задать вопросы, которые напрашивались сами собой. Но какая важность! Лучше не прерывать поток ее воспоминаний. Во всяком случае, кто бы это ни говорил, она не желала слушать, затыкала уши, потому что не выносила, когда критиковали ее отца, хотя он бросил свою маленькую Коко, свою любимицу. Он вернется, убеждала она себя, и у нас будет очень большой дом. Она не входила в детали, но нетрудно было догадаться, когда она рассказывала о своей реакции:

«Во мне все восставало. Я думала: какое счастье, что мы лишились всего этого! Что бы я делала со старой фермой, со всем этим барахлом, которое находила отвратительным?»

Шанель писала: «У моих теток был хороший дом, a это много значило в те времена. Очень чистый. Тогда я не отдавала себе в этом отчета, поняла это много позднее. Когда я там жила, мне все внушало отвращение. Но если у меня есть склонность к порядку, к комфорту, хорошо сделанным вещам, к шкафам с приятно пахнущим бельем, к натертому паркету – этим я обязана моим теткам. Время, которое я жила у них, дало мне ту основательность, какая встречается только у французов. Всему этому я научилась не по романам и не зa границей».

Она говорила: «Я находила дом теток жалким, потому что в моих романах описывалась лишь белая лакированная мебель, обитая шелком. Мне хотелось все покрыть белым лаком. Меня приводило в отчаяние, унижало то, что я спала в нише. Где могла, я отрывала куски дерева, думая: какое старье, какая ветошь! Я это делала из чистой злобы, чтобы разрушать. Хотела покончить с собой. Когда подумаешь, что происходит в голове ребенка… Я не хотела бы воспитывать детей. (Она именно так и говорила – «не хотела бы», a не «никогда не хотела»). Или уж тогда давала бы им читать самые романтические романы. Они лучше всего запоминаются. Я помню все свои книги, все мелодрамы, пропитанные неистовым романтизмом. Мне они нравились, и мне повезло, что я прочла все эти книги, потому что в Париже я оказалась в очень романтический период, в период Русского балета».