Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров

Соколов, пригнув голову, прошелся по ветхой хибаре.

— Вспомни, может, дама еще чего сказала: с какой целью нужна икона?

— Не, с целью не говорила. Говорила, что в доброе место, там много старинных таких стоит.

Соколов заинтересовался.

— Много, говоришь?

— Лама так выразилась.

— Сколько лет даме?

— Свежая еще, может, тридцать?

— Какие приметы: рост, цвет волос, нос, глаза?

— Хорошие приметы, беленькая да нарядная, а вот говорит так, словно не наша, не русская. Слова не чисто произносит. Торопилась все, раза два повторила: «Как бы на поезд не опоздать!» Я за ней вышел, а на углу, саженях в тридцати от ворот, коляска ожидает. Села и покатила себе в удовольствие.

— Сколько времени было, когда дама уехала?

— Заутреня не начиналась, с нее весь шум начался, замок сорванный обнаружили и полицию вызвали.

Сыщик знал: почтовый поезд номер 9 на Москву отходит от вокзала в Казани в шесть часов сорок пять минут.

…Соколов не стал арестовывать несчастного сторожа. Не заглянув к местному начальству, он полетел в Москву. Для него многое прояснилось.

В Москву Соколов прибыл в четыре часа пополудни.

И уже на другой день с утра он вошел в кабинет губернатора Джунковского, держа в руках нечто завернутое в чистое покрывало. Положил это нечто на зеленое сукно стола и уперся взглядом в губернатора:

— Ну, догадался, что это такое?

На лице Джунковского было написано недоумение.

Соколов развернул покрывало. Изумленному взгляду губернатора предстала замечательного древнего письма и отличной сохранности чудотворная икона Смоленской Божией Матери. Он выдавил из себя:

— Неужто та самая?

— Та самая! — Перекрестился и приложился к иконе. — Благодарю тебя, Создатель, что ты сподобил меня отыскать эту святыню.

Джунковский с некоторым возмущением начал:

— Но как ты посмел… — осекся, перешел на другой тон: — Но как ты, граф, сумел отыскать?

Соколов счастливо рассмеялся:

— Факиры своих чудес не разоблачают. Но тебе по дружбе скажу. Ты, конечно, знаком с тайным советником Дмитрием Ульянинским, чиновником управления удельного округа?

— Разумеется!

— Он мой старый знакомец, собрат по библиофильской страсти. Вчера, вернувшись из Казани, я прямиком направился к нему на Ильинку. Ульянинский кроме редких книг собирает еще живопись и старинные иконы.

Мир настоящих коллекционеров узок. Все знакомы друг с другом. Быстро разносится весть о каком-нибудь счастливом редком приобретении. Ведь собирают не только себе на радость, но и другим на зависть: как не похвалиться новой находкой! А если знают двое, то, как известно, знает вся земля. Есть люди, одержимые манией коллекционирования. Истории криминалистики известно немало случаев, когда вроде бы самые добропорядочные граждане шли на страшные преступления — вплоть до убийств, — лишь бы завладеть предметом своей собирательской страсти.

Я без обиняков спросил Ульянинского: «Кто в Москве или Петербурге собирает старинные иконы? И может, в качестве агента, послать красивую даму, блондинку, говорящую, видимо, с акцентом?»

И Ульянинский тут же назвал мне имя крупного иностранного фабриканта, имеющего в Москве и России многочисленные концессии. И объяснил, что тот собирает старинную живопись — до шестнадцатого века. Включая русские иконы, в которых тоже видит всего лишь картины — не больше, ибо он сам иноверец. Эта лама, соотечественница фабриканта, много лет прожила в России, прекрасно владеет русским языком. Она то ли секретарь, то ли любовница фабриканта. А вероятней всего, и то и другое. Она недурно разбирается в живописи. Услыхав о древней иконе в отдаленном монастыре, нарочно из Москвы прикатила в Казань. Кто-то научил даму имитировать профессиональную кражу: сломать отмычку, разбросать книги и иконы. За это и она, и ее буржуй, надеюсь, поплатятся. Когда я пришел в дом фабриканта, меня не хотели допускать. — Соколов весело засмеялся. — Ты, Владимир Федорович, такое представить способен? Меня, на моей земле — и не пускать! Я подавил сопротивление глупых рабов, ввалился без доклада к фабриканту в кабинет. Тот вытащил револьвер и хотел стрелять. Пришлось объяснить, что у русских людей гостей так не принимают. В общем, немного дружески поговорил — результат на твоем столе и на его лице.

Соколов пристально наблюдал за Джунковским. Тот, несколько волнуясь, поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Остановившись возле Соколова, вздохнул:

— Увечья у фабриканта серьезные?

— До свадьбы заживут! — неопределенно ответил сыщик. — А вот кое-кому из его клевретов лечиться придется долго.

Джунковский обнял приятеля:

— Поделом им! У себя дома чихнуть боятся, а в Россию приедут и начинают из себя корежить!

— Шум подымать не будут, не сомневайся, Владимир Федорович.

— Мы тоже.

— Но прежде хочу знать, почему нельзя наказать похитителя?

— Ко мне заходил великий князь… — Джунковский назвал имя. — Он приятель этого иностранного фабриканта. Тот никак не ожидал столь громкого скандала.

Соколов кивнул:

— Конечно, где ему понять, что такое для русского человека икона? Из горящей избы первыми вытаскивают детей и иконы, а уж потом деньги и прочее. Ах, гнусные интриганы!

Джунковский продолжал:

— Фабрикант раскаялся, говорил, что дама втянула его в эту историю. Но икону возвращать не хотел. Взамен обещал ничего подобного впредь не допускать и в наказание отправить эту гризетку на родину.

— Я видел эту красавицу. Очень хороша собой. Сначала шипела, как кошка, а потом стала глазки строить. Скажи, Владимир Федорович, по какой причине ты приказал мне в спешном порядке покинуть Казань?

Джунковский улыбнулся:

— Едва ты отбыл из Москвы, как тут же объявился Кораблев. Он признался в похищении. Вот я и приказал отстучать тебе телеграмму.

— Зачем же ты, Владимир Федорович, дал разрешение на этапирование Кораблева? И даже от меня скрывал это?

— В том-то и дело, что я не давал его. Мне Хрулев сам с ужимками и извинениями заявил: «Ах, мы уже отправили этого ссыльнокаторжного! Ошибка вышла, виноваты».

Соколов фыркнул:

— Так ведь ты, Владимир Федорович, мог приказать, и этого типа вернули бы в тот же день.

— Уже не мог! Выяснилось, что Хрулеву высшее петербургское начальство приказало спровадить Кораблева. Думаю, это был министр МВД Макаров. Хрулев уже должен был бы бренчать кандалами на Сахалине. Но он не спешил на каторжный остров, прикидывался больным. И вот я сам получил указание: дело об иконе оставить втуне. Будто ничего не произошло. К сожалению, не мог тебе сказать правды. Сам был возмущен, но… плетью обуха не перешибешь. Сейчас в Европе накаляется обстановка. Зачем нам лишний скандал? Возьми мое авто и поезжай к Елизавете Федоровне, обрадуй ее. И попрошу тебя по-дружески: ни великой княгине, ни кому другому имени коллекционера-фабриканта не называй. И вообще об этой истории — ни слова. Обещаешь?