Судьбы икон в Стране Советов. 1920–1930-е - Елена Александровна Осокина

экспертов «по профилю», приглашенных со стороны. Состав комиссий утверждал Наркомпрос. В связи с переходом к массовому экспорту антиквариата Главнаука потребовала от музеев, которые в 1920‐е годы для пополнения своих скудных бюджетов распродавали через аукционы и комиссионки ненужное им имущество и малоценные художественные произведения, прекратить всякую самодеятельную торговлю. А то ведь могут продать за рубли то, за что можно получить валюту!

Вместе с тем анализ текста инструкции позволяет сказать, что она давала музеям возможность защитить произведения, которые те не хотели отдавать на продажу. Дело в том, что январское постановление Совнаркома, которое запретило трогать основные музейные коллекции, не уточняло, что именно к таким коллекциям относится. Это давало свободу действий. В февральской инструкции Главнауки к основным музейным коллекциям были отнесены собрания и отдельные предметы, находившиеся как в экспозиции, так и в запасниках, которые вошли в состав музеев до и после революции путем обмена, покупки, дарения, национализации и конфискации, а также изъятые государством церковные ценности, материалы, связанные с историей данного города или местности, и вещи из основных коллекций других музеев, временно находившиеся в данном музее на хранении. Получалось, что основная коллекция – это практически все художественное содержимое музея. В список неприкосновенных не попали только переданные на временное хранение в музеи предметы из Государственного музейного фонда и Госфонда страны, если такие там были. Столь широкое толкование основной музейной коллекции давало музеям возможность защищать практически любое произведение из своего собрания. История показала, что уловка Главнауки не смогла уберечь музеи от потери шедевров, но попытка это предотвратить заслуживает внимания.

Возглавить операцию по отбору ценностей на продажу из музеев страны Наркомпрос вначале уполномочил Михаила Петровича Кристи – в то время заместителя начальника Главнауки Наркомпроса и без пяти минут… директора самой Третьяковской галереи13. Хотя за Кристи позднее закрепилось звание искусствоведа, он таковым в академическом понимании этого слова никогда не был. Художник, но прежде всего революционер, он по эмиграции знал и Ленина, и наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского. Кристи был прежде всего партийцем. Конец 1920‐х годов стал временем, когда к руководству в главных музеях страны пришли «варяги» – большевики, никогда ранее не работавшие в музеях, но готовые выполнять партийные приказы. Да и наверху, в самом Наркомпросе, власть переменилась. Вместо интеллигента Луначарского просвещать страну стал военный комиссар Бубнов, который пересел в кресло наркома просвещения прямо из кресла начальника Политуправления Красной армии. Назначение профессиональных партийцев на руководящие просветительские и музейные должности свидетельствовало о конце музейной вольницы. Укрепившееся сталинское руководство прибирало музеи к партийным рукам.

Согласно инструкции Главнауки, в помощь Кристи в деле распродажи музейных ценностей были назначены уполномоченные Наркомата торговли Борис Павлович Позерн и Николай Степанович Ангарский. Первый отвечал за музеи и пригороды Ленинграда, второй – за музеи Москвы. Представители Наркомторга получили право беспрепятственно осматривать фонды музеев. Биографии Позерна и Ангарского сродни биографии Кристи – только исход их трагичен. Оба служили интересам революции и партии. Оба были расстреляны. Позерн – за «контрреволюционную деятельность и измену Родине» 25 февраля 1939 года, Ангарский – «за работу на царскую охранку, а также немецкую и английскую разведку» 27 июля 1941 года. Оба реабилитированы практически сразу же после ХХ съезда партии.

ГЛАВА 2. ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ: НАЧАЛО

Опасный прецедент. Ризы для оправы зеркал. Крах дела всей жизни. Штаб на Волхонке. Кто же главный иконный поставщик?

В каждом музее, подведомственном Главнауке, Кристи назначил ответственного за отбор экспортного товара, включая иконы.

В Третьяковской галерее за отбор художественных ценностей на продажу отвечал Фридрих-Вольдемар Карлович Лехт, в то время замдиректора ГТГ. Эстонец, уроженец Тарту, талантливый сын то ли мещанина, то ли рабочего-садовника (биографы в этом расходятся), Лехт в 1914 году окончил Императорскую Академию художеств и получил диплом из рук Александра Бенуа. Однако не академическое образование Лехта привлекло Кристи, а его преданность советской власти, ведь в среде дореволюционной музейной интеллигенции сторонников большевиков было немного. Скульптор и художник, заскучавший на работе чертежника авиационного завода, Лехт нашел вдохновение в революции. В 1919 году, став коммунистом, он добровольцем пошел в Красную армию и сражался на фронтах до самого конца Гражданской войны. После победы большевиков Лехт был одним из учредителей Ассоциации художников революционной России (АХРР). «Похищение сабинянки» – дипломная скульптурная работа Лехта в Академии – осталась в прошлом: новый Лехт с энтузиазмом воспевал «героический реализм» социалистического строительства комбинатов, ГЭС, мостов. В начале 1920‐х годов его скульптура – гигантская фигура рабочего – стояла на Красной площади на месте, где позднее возвели мавзолей. Художник Лехт был человеком советской власти. Кристи сделал верный выбор.

Лехту следовало поторопиться. Музеи получили инструкцию Главнауки в конце февраля 1928 года, а первую партию товара требовалось предоставить уже к 15 марта. 29 февраля Лехт направил директиву Остроухову, бывшему владельцу знаменитого иконного собрания, а теперь директору Музея иконописи и живописи, филиала Третьяковской галереи (схожие директивы ушли во все отделы галереи). В них Лехт «предлагал» за неделю провести отбор экспортного товара. Подобно фронтовым сводкам, отделы ежедневно должны были присылать Лехту информацию о количестве просмотренных и списки отобранных произведений.

Указания Лехта были выполнены. Первую партию из десяти икон для Госторга подготовили к марту 1928 года. В основном в ней были иконы, недавно поступившие в галерею из Государственного музейного фонда. О том, кому они принадлежали ранее и как попали в Музейный фонд, информации нет. В документах сохранились лишь инвентарные номера ГМФ, названия икон и оценка стоимости. Однако кроме бывших госфондовских в первой партии икон, предназначенных на продажу, оказались и три иконы из знаменитой коллекции Остроухова, находившиеся в Музее иконописи и живописи: «Сретение», «Покров Пресвятой Богородицы» и «Воскресение Христово». Все три в то время считались произведениями XVII века московского письма. Выбор икон из прославленной иконной коллекции на продажу знаменателен и требует осмысления.

В Музее иконописи и живописи, где находилась коллекция Остроухова, осмотр и отбор произведений искусства на экспорт проводили сами музейные работники, в том числе уполномоченный Лехт и их бывший владелец. Представителей торговых ведомств, которые могли бы непосредственно оказать давление на музейщиков, не было. Оба, Остроухов и Лехт, знали, что иконы из музея можно было не отдавать, так как все они принадлежали основной коллекции. В акте от 6 марта 1928 года они писали (документ сохранился в архиве ГТГ):

На основании пунктов 1 и 2 инструкции (Главнауки. – Е. О.), коллекции Музея Иконописи и Живописи, как находящиеся в экспозиционных залах, так