Клуб "Криптоамнезия" - Майкл Брейсвелл

Гром прокатился по зеленым холмам с той стороны автострады.

«Расскажи мне, какой ты убогий и жалкий», – вот что Амелия хотела сказать в тот вечер своему бойфренду. Но она ничего не сказала. Лишь одарила его выразительным взглядом, исполненным смысла. Ее глаза блестели отнюдь не от слез. Это был беспощадный пуантилизм. Эффект свечения. Композиция из джина, льда и лунного света. Все это было в ее глазах. И еще – злость и ярость. И еще: «Уходи. Не хочу, чтобы ты был со мной. Я тебя ненавижу». И еще: «Зачем ты так говоришь? Тебе нравится делать мне больно?»

Амелия вся напряглась под своей черной рубашкой. Ожерелье из черного янтаря вдруг сделалось острым и колким. В ее глазах было: «Помнишь, как я пошла к тебе от машины, когда мы остановились у той деревни, в тот зимний вечер?»

Взгляд бойфренда смягчился. В его заболоченных карих глазах многозначительность ее взглядов всегда заражалась корневой гнилью, но сейчас эти глаза, сверхплодородные в своей решимости, искали зацепку для нового начала под небом сочного августа. Они говорили: «Сейчас…» И еще: «Эй, послушай…» Их взгляды столкнулись друг с другом. Токи ненависти, страха и любопытства перетекали из глаз в глаза. Ее взгляд, тяжелый и плотный, был как черный алмаз под неимоверным давлением, бриллиант и уголь. Глаза щипало от слез. Праистория внутри Амелии вытолкнула настоящее, отвернув этого человека. Для нее он превратился в ничто. Она вышла на улицу и прислонилась к желтой стене. Он пошел следом за ней.

Она сказала: «Мы больше не будем встречаться». Еще мгновение назад это казалось немыслимым. Но сейчас, под мокрыми липами, такими зелеными над ее хрупкой фигуркой, одетой в черное, это стало единственно правильным. «Больше не будем…»

Ее наряд, сам по себе как предельный вымысел, откровенно и явно указывал на неискренность своего выразительного символизма. Ее шарф не таил никакого намека, ее черная юбка ничего не подсказывала, ее черная рубашка не…

Тело Амелии под одеждой было невидимым в своем вымышленном спокойствии. Ее сережки, ее накрашенные глаза, ресницы под толстым слоем туши, напудренные щеки, румяна на скулах, блеск на губах, надушенная шея, лак на ногтях, брови, подведенные карандашом… ничто не указывало на то, что сюжетная линия ее истории совершит такой резкий поворот. Ведущая тема была так изящно запрятана под красивыми определениями и метафорами.

– Нам надо расстаться…

Теперь тайный пейзаж их начала стал принадлежностью прошлого. Да, когда-то у них была своя потайная комната, вся пронизанная волшебством. Ее окно выходило в солнечный сад, где их английское лето выжигало траву и сушило яблони. В этой комнате тоже не было никакой мебели. В тот жаркий день дробь ее каблучков разносилась звенящим эхом по голой паркетной доске, а когда она запирала дверь, повернувшись к нему спиной, он смотрел на нее и его сердце билось в учащенном ритме.

Но сейчас, у желтого дома, это все превратилось в насмешку. Воспоминания о руке, тянущейся к руке, о губах, тянущихся к губам, утонули в унылой холодной сырости, вдруг ворвавшейся в тайную комнату, и подернулись зеленоватой плесенью.

В тот вечер лицо Амелии было как маска. Может быть, он и назвал его маской. От злости, из мести. И все-таки это было лицо, а не маска: теплое, если к нему прикоснуться, и приятное для глаз. В тот вечер у желтого дома, когда шел дождь, бойфренд потерял ее навсегда, еще прежде, чем смерть смогла их разлучить.

Так я впервые увидел Амелию. С тех пор она очень переменилась.

Прошло столько лет… Теперь Амелия – совершенно другой человек. Когда-нибудь она станет звездой, я в этом нисколько не сомневаюсь. У нее сохранилась единственная хорошая копия красных туфелек, в которых Дороти ходила в волшебной стране Оз. Она поднимается ко мне в квартиру по темной лестнице. Женщина в красном. Сейчас Амелия работает в магазине. Ее черные волосы переливаются на свету. Голубые глаза блестят и искрятся. В этом блеске читается: «Ты действительно веришь в свой клуб? В «Криптоамнезию»? Я хочу сказать, после всего, что было…»

Относительно Лайзы Амелия говорит:

– Так эта старая ведьма уже умерла? В смысле, по-настоящему? Я хочу сказать, после всего, что было…

Но Амелия – мой старый друг, и она понимает все правильно, когда я говорю:

– Амелия… Амелия, ты сходишь со мной на вечеринку к Арчеру? Мне одному страшно.

– Э… – сказала Амелия. – Да. Но при одном условии: ты поможешь мне сделать фруктовый салат, и мы возьмем его с собой.

– Ты меня убиваешь, Амелия, – сказал я. – Ну, хорошо, я согласен.

Я тут же позвонил в магазин и заказал целую гору разнообразных фруктов: и самых обычных, и экзотических.

В наше время еда – вот что действительно важно, и Амелия хорошо разбирается в этом вопросе. Она рассудила (и, кстати, правильно рассудила), что, если мы идем в гости, надо принести с собой что-нибудь из еды: что-то свое – то, что будет не просто едой, а выражением того, что мы хотим сказать людям. Мы с Амелией смотрели на большую коробку с фруктами посреди комнаты и представляли, как наш фруктовый салат будет выглядеть в целом. Богатые, насыщенные цвета в гамме прерафаэлитов: средневековые красный и синий в сочетании с освежающим желтым, белым и черным. Цельная выверенная композиция, заправленная ликером и фруктовым соком.

– Так… – сказали мы с ней. – Так, так, так…

Амелия высунулась из окна, подставляя лицо свежему весеннему ветерку. Она сама была свежей и ясной, как день за окном. Вся состоящая из трех цветов: черного, белого и красного.

Мы перебрались на кухню и наточили ножи, мысленно подбирая себе первый фрукт на заклание. Амелия с радостным видом принялась расчленять ананас.

Я наблюдал за Амелией, погруженной в работу. Сразу видно, что человек работает в магазине. Она стояла у кухонного стола в элегантно-расслабленной позе и, засучив рукава белой хрустящей рубашки, кромсала ножом ананас, пока сок не потек по руке. Она облизала руку. Следы от помады были как алые кровоподтеки на коже.

Я вспомнил, как Лайза высасывала кровь из ранок, когда ей случалось порезаться краем бумаги. Это тоже входило в наследие телефонной эротики, которое Лайза оставила мне, уходя. И теперь неуклюжая память пытается как-то восполнить утрату волшебного секса своими гимнастическими извращениями. Мы расплачиваемся за близость уверенностью в себе.

Я вылил кипящую воду на лезвие ножа, который купила мне Лайза. После чего приступил к работе, сокрушая невинные персики чистым клинком, пламенеющим в длани.

Весь день мы с Амелией чистили и резали фрукты: виноград, яблоки, личи, бананы, манго, гуавы, мандарины, киви и… Мы не заметили, как стало смеркаться, как потемнели деревья у нас за окном.

Заправку мы сделали на основе лимонного сока. Врожденное чутье к прекрасному подсказало Амелии украсить наше творение малиной. Средневековые краски и геометрические построения в стиле супрематизма мерцали в хрустальной салатнице, как жертвенное подношение божеству. Сосредоточенно хмурясь, Амелия сняла пробу. Положив руку на стол, как верховная жрица в ожидании знамения, она медленно поднесла ко рту серебряную ложку. В свете дюжины свечей Амелия прошептала: «У нас получилось!»