Клуб "Криптоамнезия" - Майкл Брейсвелл

Она давно не питает иллюзий, они ей не нужны. Дома одежда разбросана по полу по всей комнате. Пудра осыпалась со щек. Одна в темном парке, Лайза спит на траве. Спит, хотя острые сучки колют ей спину сквозь тонкую блузку: проходят сквозь ткань и вонзаются в кожу, когда она тихонько ворочается во сне.

Наполовину проснувшись секунд на десять, Лайза прислушалась. Ей показалось, что где-то рядом звучит чистый и звонкий мальчишеский голос, хотя что-то было не так. Запах перегара в воздухе, нецензурная брань; Лайзе даже послышались истошные крики, как будто там, в темноте, кого-то убивали. Но все эти звуки вкупе с прерывистым судорожным сном только подчеркивали оглушительную тишину.

Она знала даже во сне, что ей надо домой. Ее подруги, с которыми она снимает квартиру в Челси, наверняка беспокоятся. Ее богатые подруги Джемма и Лиз. Вполне вероятно, они уже позвонили Марку – узнать, там она или нет. Про меня им неизвестно, и поэтому они решат, что она у него, у Марка: лежит, свернувшись калачиком, на диване, положив голову ему на колени. Но ее там нет.

Лайза вспомнила, что в этом месяце ее очередь встречаться с хозяином квартиры и отдавать ему деньги. Они занимаются этим поочередно. И в этом месяце как раз ее очередь. Или нет? Надо будет еще уточнить. Она долго лежала на твердой земле, и теперь у нее все болело. Особенно ребра. Может, когда-нибудь ей дадут медаль за храбрость, за умение сохранять хотя бы подобие человеческого достоинства и не сбиваться с пути в темноте.

Она поднялась с земли и кое-как отряхнула пыль с черной юбки. Спина болела, наклоняться было неудобно. Туфель поблизости не наблюдалось.

Скоро она будет дома. Придет и скажет: «Представляете, я пошла в парк, прилегла под деревом и заснула – надеюсь, я не заставила вас волноваться». Ее богатые подруги только посмотрят на нее своими правильными карими глазами и (не вслух, разумеется, а про себя) поставят однозначный диагноз, не имея ни малейшего представления о симптомах ее болезни. Благодаря своему здравомыслию они непременно найдут подходящее объяснение и просветят ее, в чем причина ее проблем. Но это не страшно. Главное, чтобы они не пытались давить на нее и выпытывать правду. Тем более что эта правда не встретит у них одобрения.

Стоя на кухне, под желтой лампой, Лайза тихо сходила с ума от сочувственных взглядов богатых подруг. Ее бесило их дружеское участие. Это приятно, когда о тебе беспокоятся, но в данном случае для беспокойства не было причин. Она просто устала. Сломала каблук. Пошла в парк, прилегла отдохнуть.

Когда небо совсем потемнело и превратилось в синюю ротонду и вторая справа звезда взошла высоко над Челси, Лайза поняла, что ничто не заставит ее изменить принятое решение бросить Меррила, Лондон и Англию – бросить все и уехать куда-нибудь далеко.

О, да. В конечном итоге все дороги ведут сюда, к «Пляжу» (The Beach): нарядному бару с большими претензиями на богемный шик, которые остаются всего лишь претензиями. Местные остряки называют его «Пустыней» (The Desert). Наверное, все его так называют. Рецепт очень простой: берем голую пустошь, добавляем людей, тщательно перемешиваем и получаем самое мрачное заведение в округе. Оно открыто всегда. Никогда не закрывается. Половина народу, пьющего херес с сельтерской в «Пляже», ближе к полуночи перемещается в «Криптоамнезию». И хотя в последнее время клубный люд, пребывающий в вечном движении, кажется малость уставшим, у них тоже развилось некое подобие корпоративного духа, но они все равно ходят в клубы, и пересказывают друг другу все новомодные тенденции по списку, и отлучаются в туалет между глотками мутантных аперитивов и порциями профильтрованных вялых бесед. Усталые цветы тихо вянут на засаленной барной стойке; воздух пронизан густым ароматом тысячи разных духов, которые, может быть, и хороши по отдельности, но от их едкой смеси слезятся глаза. Фирменный стиль заведения – рабочий. Люди делают вид, что приходят сюда прямиком с работы. Форма одежды соответствующая: простые практичные фасоны, добротные прочные ткани, дизайнерские рюкзаки. Каждый придумывает себе дело, которым он якобы занимается, и, поскольку они все – помощники (по большей части, помощники операторов и режиссеров на киностудиях), они активно соперничают друг с другом в изображении усталости после тяжелого трудового дня, что, кстати, очень непросто и требует немалых актерских талантов. Все, как один, разминают «натруженные» запястья, потому работа у них такая, и они целый день носятся как угорелые, таская тяжелое съемочное оборудование в затяжных перерывах между чашками кофе.

Я нарушил свое давнее правило и пошел-таки в «Пляж», потому что мне надо было увидеться с Арчером, бывшим завсегдатаем «Криптоамнезии» и нынешним управляющим пресловутого «Пляжа». У него большие проблемы с выпивкой.

А еще он торгует предметами искусства. Это видно невооруженным глазом, стоит лишь раз посмотреть на его длинную челку и раздутые ноздри. Арчер – сутенер от искусства, причем сутенер категорически антиинтеллектуального типа. Он пребывает в непреходящем антиинтеллектуальном загуле – вполне подходящее, я бы даже сказал, идеальное состояние для человека, который заведует баром и торгует прекрасным. Пробившись сквозь стену пошитых на заказ спецовок, окружающих бар, я обнаружил Арчера сидящим у кофейной машины. Он листал свежий номер «Формирования ложных личностей», мысленно отмечая примеры того, чего не следует делать, если хочешь добиться успеха, и выбирая себе новых спонсоров. Арчер – самозваный стилист, Франкенштейн, создавший зомби, чтобы у него был свой собственный гробовщик. Он говорит, что проводит свободные вечера в гейских борделях, где занимается исключительно научными изысканиями в области изучения трудовых движений и затрат времени. Его любимый анекдот – про художника-оформителя и горячий монтаж изображений. Его предел – секс.

Он встретил меня с непомерным энтузиазмом, свойственным всякому ветерану-зануде, и тут же вывалил на меня все последние сплетни. Вчера вечером он был на одной вечеринке. У меня все оборвалось внутри, ведь там могла быть и Лайза. (Лайза! Женщина, которая заставила меня быть свидетелем страшного превращения дружбы в учтивость: медленного подавления духа.) Арчер затараторил: «Знаешь, там было классно. Был народ, ну, из группы, как ее там, не помню… они в прошлом году записали одну композицию вместе с Mingus Factory на Grey Edge, а теперь делают свой альбом, потому что кто-то из них знает парня, который раньше работал менеджером Roxy Music, но сейчас занимается с этим, как его… ну, такой, длинноволосый… и он считает, что их жесткий стиль – это как раз очень в тему, и говорит…»

Я делаю знак: погоди, замолчи на минуточку. Брови Арчера нависают, как реактивные самолеты с вертикальным взлетом, над оправой его темных очков в предвкушении…

– А ты не видел, там не было… э… Лайзы?

– Какой Лайзы? А! Этой Лайзы. Нет. Кажется, не было.

Хотя мое сердце заледенело, как апельсин в коньяке, я все-таки нахожу в себе силы простить Арчеру все, что он собой обозначает, и продолжаю слушать его болтовню. Теперь мне ничто не грозит. Так что Арчер уже беспрепятственно сверкает перлами своего любительского мистицизма, как молодая невеста – кольцом с бриллиантом, и рассказывает легенды, которые рождаются буквально у нас на глазах. Они все похожи. Все на одно лицо.