Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень

— Так, стало быть, кинжал все-таки рано или поздно достался ему! — воскликнул Ричард, хлопнув себя по колену.

— Ну, достался… — пожал плечами Робер. — Но ведь не сразу, а спустя столько времени.

— Не важно, — возразил Ричард. — Главное, что достался. Все-таки этот де Жизор обладает какой-то сатанинской силой, что бы мне ни говорили. Ну-ну, и что же турнир?

— На тот турнир приехала ваша матушка, прекрасная Элеонора. Тогда она еще была королевой Франции, а вашему батюшке было тогда лет на десять меньше, чем ей, но он тоже присутствовал на турнире, закованный в новенькие латы, вызывавшие восхищение и зависть у всех нас, его ровесников. Кажется, именно тогда он признался в любви вашей матушке Элеоноре и пообещал отбить ее у Людовика и сделать королевой Англии.

— Да, да, кажется, именно тогда, — с улыбкой отозвался Ричард Львиное Сердце. — И мой бедный старикан добился ведь своего! Все-таки он был славный, хоть я и погубил его.

— Не следует терзаться угрызениями совести, эн Ришар, — ласковым тоном попытался ободрить короля летописец Амбруаз. — Все в руце Божией. Так хотел Господь.

— Ладно, — махнул рукой Ричард. — Эн Робер, так что же на том турнире случилось, кроме объяснения моего отца с моей матерью?

— Король Франции распорядился, чтобы турнир проходил по всем правилам. Сначала состоялись бугурды[27], и лишь потом — тьосты[28]. После некоторого спора решено было драться тупыми концами копий на вышибание противника из седла. Лучше всех, помнится, оказались рыцари из Гаскони и Кента. Ярко блистал ваш дедушка Годфруа Плантажене[29]. И еще был один английский рыцарь — Ричард Глостер. Блистая осанкой, он не уступал в мощи самым сильным. Легко, как пушинку, подбрасывал в руке тяжеленное копье. А выбив из седла очередного противника, лихо отбрасывал назад забрало. Наконец, одержав победу над всеми, он изготовился сразиться с вашим дедушкой, графом Годфруа де Пуату. Честно говоря, мало кто рассчитывал на успех графа Анжуйского, все отдавали предпочтение Глостеру. Вот, заслышав трубу герольда, соперники помчались навстречу друг другу с самым решительным видом. Хорошо помню, как трепетал пышный букет дрока над шлемом графа Анжуйского и как развевался плюмаж из перьев фазана над головой Глостера. И тут произошло невероятное. За какое-то мгновенье до того, как сшибиться со своим соперником, граф Ричард дернулся, неловко бросил копье вперед, а сам опрокинулся навзничь, ноги его взметнулись, выскочили из стремян, и еще через миг англичанин очутился на земле. Зрители взревели, выкрикивая восторги победителю — графу Годфруа д’Анжу. Лишь королева Элеонора посочувствовала Глостеру. Она своим платком вытерла кровь с его лица. Так вот, я рассказал это к тому, что Жан де Жизор впоследствии поведал мне, что это якобы он внушил Глостеру упасть с лошади. Мысленно приказывал ему это, вперившись взором.

— Слыхал я о таких взорах, — промолвил Герольд де Камбрэ.

— Мало того, — продолжил коннетабль ордена тамплиеров, — Жан признался мне…

— В чем же? — нетерпеливо спросил Ричард, потому что Робер вдруг умолк и долго молчал.

— Простите, эн Ришар, — растерянно отвечал Робер, — но я не смею рассказать вам иначе, как с глазу на глаз.

Оба летописца, слегка помешкав, молча встали со своих мест и удалились, не дожидаясь приказа короля.

— Ну? — спросил Ричард.

— Так вот, гнусный Жан де Жизор стал рассказывать мне… И конечно же — о небо! — он бессовестно врал!.. Якобы ваша матушка Элеонора так жалела рыцаря Глостера, что, удалившись с ним в одну из комнат Жизорского замка, там… сами понимаете что. А Жан якобы находился в это время в той комнате за шпалерой и все слышал. Ваше величество, я передаю вам только то, что мне сказал тогда сей мерзавец, коего мой язык не поворачивается назвать двоюродным братом и тамплиером.

— Оставь свои извинения, Медвежье Сердце, — рассмеялся Ричард. — А то я не знаю свою мамочку! Да я скорее бы никому не поверил, если бы мне сказали, будто она на том турнире ни с кем не изменила королю Людовику. Я давно уж смирился с тем, что моя мамаша самая ветреная и распутная королева в мире. Постой-постой, а как, ты говоришь, звали рыцаря Глостера? Ричард?

— Именно так, ваше величество. Как вас.

— Хм… Она сама мне однажды призналась, что назвала меня в честь какого-то английского рыцаря, в которого была когда-то влюблена. Он мерещился ей в те мгновения, когда я появлялся на свет. — Король Англии задумался с печальной улыбкой. — Уж не этот ли Глостер дал мне мое имя?..

— Я позову Герольда и Амбруаза?

— Разумеется.

Когда летописцы вернулись, Робер де Шомон продолжил свой рассказ о Жане де Жизоре:

— Когда нам исполнилось четырнадцать лет, нас обоих посвятили в рыцари в поле, под сенью жизорского вяза. Тут меня ожидала весьма приятная неожиданность. Среди гостей и родственников оказалось несколько тамплиеров, которых возглавлял командор Филипп де Вьенн. Они были облачены в белые одежды, а белые плащи украшались красными крестами, окруженными золотыми иерихонскими трубами. Ожидался новый крестовый поход, и любимый ученик Бернара Клервоского, Папа Евгений III, благословляя рыцарей Христа и Храма в перегринацию, присвоил ордену сию новую эмблему. Он пожелал им, чтобы стены вражеских крепостей рухнули от одного только приближения храбрых рыцарей, как некогда рассыпались они от приближения звука труб иерихонских. Кроме того, бросались в глаза красивые фибулы, выполненные из серебра, с изображением двух всадников на одном коне и надписью: «Signum militum Christi»[30]. Эту тамплиерскую печать утвердил тридцать лет назад все тот же Бернар Клервоский на синоде в Труа. Мой отец был рад приезду тамплиеров, хотя и проворчал, глядя на их новые знаки отличия: «Ну вот, теперь уже и бедные храмовники украшаться взялись!» Священник отслужил подобающий сему случаю молебен, который нам казался нескончаемо долгим и тягостным. Вот уж трижды пропели «Отче наш», а он снова за Псалтирь взялся… Но наконец по благословению священника мой отец взял в руки пояс с ножнами, в которые был вставлен меч Жизоров, и сначала опоясал мечом Жана, а потом меня. Меч, которым меня опоясали, был еще древнее. По преданию, он принадлежал еще королю франков Сигиберту Шестому и носил имя «Гриффдурс» — «Медвежий Коготь», ибо, как вы знаете, этого Сигиберта, по легенде, родила медведица.

— Ха! — воскликнул Львиное Сердце. — Выходит, не случайно мы присвоили тебе медвежье прозвище, коли тебя и в рыцари посвящали Медвежьим Когтем.