Всадник на чужой земле - Марик Лернер

Потому друзей у меня не появилось, а советов бесплатно не раздают. Многие вещи пришлось изобретать в результате практики. Тот же хотокон использовался не только в качестве оружия, но и своеобразного костыля. Без такой подпорки частенько было неудобно передвигаться. Под землей отнюдь не освещенные проспекты, и нередко попадаются низкие проходы. Или идешь согнувшись, порой под прямым углом, или ползаешь на четвереньках. На согнутых постоянно ногах двигаться приятного мало, и дополнительная опора очень уместна.

— Потолок понижается, — сообщил я для топающих сзади.

В принципе существует пара мест, где, задув лампу, можно нырнуть в сторону или в узкий лаз. Пока они разберутся, искать станет бесполезно. Освещение и так паршивое, тьма в трех шагах сгущается до такой степени, что не разберешь, где камень начинается. Приложиться головой легко и просто. Только какой смысл? Раз уж так вышло, надо попытаться пристроиться. Не самый плохой вариант оказаться в рядах серьезной банды. Пора выходить наружу и всерьез искать шанс вживаться. Повзрослел и, хотя на амбала не очень похож, достаточно крепок и вынослив. Наследственность у моего тела прекрасная: семь поколений предков-воинов, вызубренных еще в младенчестве. То есть гораздо больше, но и этого пока достаточно. На родство с основателем клана претендовать глупо.

Можно, конечно, пойти по пути Гунара и податься в наемники, но без нормального оружия и поручителей окажусь в лучшем случае в качестве пушечного мяса. То есть огнестрела пока не изобрели, но смысл от этого не меняется. Пустят в первых рядах без доспехов (со своими надо приходить), а получить полметра паршивого железа в брюхо, неизвестно за чьи интересы сражаясь, как-то не улыбается.

Подземный ход не только понизился, но и стал сужаться. Причем настолько, что пришлось опуститься на четвереньки и ползти. Сзади тяжело дышали и неразборчиво ругались. Нас тринадцать — чертова дюжина, но здесь это словосочетание пустой звук и плохой приметой не является. Телохранитель привел девять человек, увешанных разнообразными железками, и с рожами висельников. Без шуток, всего один с виду нормальный, пусть и похож на быка размерами и отсутствием мыслей в глазах. Остальные еще хлеще.

У троих клеймо на лбу — каторжные, а у пятерых не хватает одного или двух ушей, что является аналогом земного условного наказания. Здешние судьи обожают не сажать людей в тюрьмы, а получать с них штрафы. Часть идет в доход государства, часть остается в округе и на его жалованье. Понятно, что выберет, если не поймали над трупом с руками в крови. Вот банда за своих и вписывается. Заплатят, а попавшийся потом вернет. Ну а чтобы сразу видеть рецидивистов, уши отрезают. После второго уха оказаться в тюрьме не рекомендуется: отправят кайлом махать на каторгу в качестве государственного раба. Сбежать, может, и получится, или отработать положенный срок, о чем красноречиво сообщают присутствующие подельники, но большинство не возвращается. Обращаются и кормят не лучшим образом, выжимая все соки. Одно слово — каторга.

Через несколько канну[1] подземный ход стал опять расширяться. Я встал на ноги и пошел. Сначала сильно наклонившись вперед, на согнутых ногах. Но потом ход настолько увеличился, что можно было идти, уже не нагибая головы, во весь рост. Глянул на стену и убедился в наличии правильного знака. Многие оставляли свои автографы, отмечая пройденный путь. Иначе как можно было бы двигаться по катакомбам и не заблудиться среди запутанного лабиринта ходов, поворотов и разветвлений? Стрелки или надписи нечто значили для рисовавшего, остальным ничего не говорили. И люди не делились своими отметками. Я тоже не собирался излагать подробности всем подряд.

— Последний отрезок, — сказал я для общего сведения. — Очень паршивый, но недолго.

Дальше штрек сужался до такой степени, что приходилось ползти, то и дело задевая стены. Нет, сам бы я сюда не сунулся, но Псих четко дал ориентиры. До сих пор не понимаю зачем. Хотел избавиться от Паленого с моей подачи? Он не мог не понимать: рано или поздно подобное знание сработает, как стреляет в пьесе висящее в первом акте ружье. Неужели натурально видит будущее? Тогда неудивительно, что забился в подземелье. Такого человека должны ненавидеть и бояться. А уж использовать…

В первое время я относился к разговорам про магию с привычным пренебрежением человека из двадцать первого века. Эти бесконечные суеверия, обряды, намеки, знаки и послания повсюду — от полета птиц до извлеченных из убитого животного внутренностей. Гадают на чем угодно. А еще водяная старуха, норовящая утопить зазевавшегося, людоеды с гор и прочие подземные страшилища. Как ни удивительно, кое-что оказалось настоящим, вроде амулета на расставание. И колдуны с их тварями тоже. Водных скакунов и жуткую пародию на лошадей видел своими глазами. А это напрягало всерьез, ломая нормальную картину мира. Здесь другие физические законы или эволюция не такая? Почему тогда предсказания не могут оказаться истинными?

— Здесь, — сообщил, показывая на глухую стену. — Теперь максимально тихо.

Осторожно извлек камни, лишь для видимости поставленные и ничем не скрепленные, объясняя ситуацию. За ними — дыра. Это отнюдь не лаз, а бочка. Внутри немалый подвал с пустым содержимым. Давно не используется, а прежде тут проживал торговец. С этой стороны днище убрал, с той открыл и вернул на место. С виду ничего не изменилось, да и не пользуются им. Ну разве иногда кто гадит, о чем любому моментально сообщает запашок. Не так чтобы постоянно, но достаточно часто. Потому и не суются сюда нормальные люди. Выход в дом закрыт намертво. А вот спуск, по которому бочки когда-то катили, — заперт лишь на щеколду. Ее поднять труда не составляет.

Один из телохранителей Сипа отстранил меня, не позволяя нырнуть первым. Затем клейменый ловко прополз мимо. Потом еще двое. Шипели нечто неразборчивое из подвала, но явно не тревожное. Чувствовал я себя Шараповым в последней серии. Все это время висела тяжелая рука у меня на плече, и очень вероятно — острие ножа где-то в районе почки. Если наверху засада, прямо здесь и порежут на куски. Поскольку тишина, я шел в середине. В самом конце тоже не пустят, должен быть под наблюдением. Вдруг драпать надумаю. О! Точно. Седьмым и пустили.

В щель в рассохшейся двери можно рассмотреть двор с воротами. Полнолуние пошло на убыль, но света хватает. Поэтому охранника у крыльца хорошо видно. Да он и не скрывается. Его задача — подать сигнал в случае появления гостей, не больше. К счастью, собак в Ильме не любят: они считаются нечистыми животными. Пастухи используют, и все. А в домах не держат — некому нас учуять преждевременно.

Сигнал-жест Сипа я увидел краем глаза, но не понял. У них, похоже, своя отработанная система. Один из команды осторожно поднял щеколду и приоткрыл люк — по сантиметру, медленно и терпеливо. Тот самый человек-бык бесшумной тенью перелился наружу, без малейшего звука. При его габаритах это было настоящее чудо. Легким ветерком промелькнул он по дорожке к часовому.

В прошлой жизни мне не приходилось воевать. Честно говоря, и не рвался я кому-то что-то доказывать. Спортом занимался, но чисто так, для физического удовольствия и чтобы при необходимости суметь двинуть противнику. Немного бокса, чуток борьбы. Летам к двадцати уверовал в собственную крутость, пару раз уделав излишне агрессивных. То к моей девушке приставали, то пытались карманы почистить. Уже чисто для себя регулярно на качалку ходил, дома турник, брусья и прочее. По воскресеньям в любую погоду кросс на километр с секундомером. Ну и постучать по груше регулярно.