Портнихи Освенцима. Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить - Люси Эдлингтон

После суток издевательств бойкот был прекращен. Однако периодические издевательства продолжились. Стало очевидно, что в Германии 1933 года большую часть не-евреев не волновало такое яркое проявление антисемитизма; также это породило вражду с другими государствами, которые выступили против такого обращения. Нацистские лидеры были недовольны такой реакцией и обращали внимание, что намерены подвергать гонениям «исключительно» немецких евреев, евреев из других стран это не касается. Жалобы на бойкот были отклонены государством как пропаганда еврейских злодеяний. Нацисты объясняли, что если евреи чем-то недовольны, они сами во всем виноваты{38}.

Несмотря на то, что бойкот отменили, он проложил основу дальнейшему давлению на еврейских бизнесменов и развитию более изощренных способов контролировать торговлю. Несчетное количество еврейских портных в Германии, включая Гуню и ее лейпцигский салон, вскоре оказались под угрозой полной потери средств к существованию. В мае 1933 года, всего через месяц после бойкота, была объявлена новая инициатива с целью постепенно сделать каждый этап в торговле одеждой, свободным от евреев. Это была ADEFA.

ADEFA – Arbeitsgemeinschaft deutsch-arischer Fabrikanten der Bekleidungsindustrie, что в переводе означало «Федерация немецко-арийских производителей швейной промышленности». Слово «арийских» было вставлено специально, чтобы подчеркнуть значение слова «немецких». Никаких евреев. ADEFA была просто группой лоббистов, цель которых состояла в запугивании и выдавливании евреев – главных соперников – из своей сферы деятельности. Согласно рекламе, ADEFA стремилась «успокоить» немецких покупателей, оптовых и розничных, что каждый этап производства каждого предмета одежды не был запятнан прикосновением еврейских рук{39}.

Ярлык ADEFA пришивали к «чистой» арийской одежде. Иногда аббревиатура стилизовалась под орла рейха, иногда давался полный текст с припиской Deutsches Erzeugnis[5], чтобы подчеркнуть связь между арийским и немецким{40}. В плане коммерции и художественности, ADEFA была полным провалом. В ее одежде не было ничего особенного. Дизайн и торговля пострадали от потери таланта и связей еврейского общества. Несмотря на активное продвижение рекламы с бесцеремонным «Хайль Гитлер» в конце, показы ADEFA не очень активно посещали. Основной выигрыш для национал-социализма заключался в переходе на новый уровень узаконивания концепции, что арийцы могут извлекать выгоду из еврейского бизнеса.

В августе 1939 года ADEFA пришел конец. Ее тактика оказалась довольно мягкой по сравнению с жестокостью ноября 1938 года.

«Группа дебоширов уничтожает огромное состояние всего за одну ночь. А Геббельс только их подначивает», – Герман Геринг{41}.

Утром в среду 10 ноября 1938 года Гуня Фолькман открыла окно и выглянула на тихую лейпцигскую улицу. К ее удивлению, по улице бежали люди – некоторые были взъерошены, некоторые прижимали к груди что-то наспех замотанное.

– Что случилось? – крикнула Гуня.

Ответы долетели обрывками. Синагоги поджигали. Дома расписывали краской. Разбивали окна. Евреев забивали до смерти.

Как теперь выходить на улицу? Лейпцигские евреи были разнородной группой, в основном ассимилированные, однозначно не привыкшие к гетто, хотя еврейский квартал в городе был. Неужели они такая легкая добыча?

Евреи лишились какого-либо влияния в Германии еще в 1933 году. Потом, в сентябре 1935 года, вышел нацистский Нюрнбергский закон, в одночасье лишивший евреев немецкого гражданства – даже тех, кто состоял в браке с кровным немцем. В том же году евреям запретили пользоваться общественными бассейнами и настоятельно рекомендовали не появляться в общественных парках и театрах, потому что фольксгеноссен («товарищи по нации») не хотели делить пространство с евреями.

Лейпцига в достаточной мере коснулась злобная антисемитская пропаганда, так же как и с виду несколько более цивилизованное рекламное продвижение ADEFA. Лейпцигская ежедневная газета безо всяких стеснений печатала рекламные списки чисто арийских магазинов и мастеров{42}. Тем временем политическое влияние НСДАП все росло и росло в городе. Но кто же хочет верить, что сограждане, соседи, могут быть такими жестокими?

Гуня с Натаном вместе остались тем утром дома, сидя в тишине, они ждали, что будет дальше. Группы хулиганов рассыпались по городу, выкрикивая: «Raus ihr Judenschwein![6]» Услышав стук в дверь, Гуня приготовилась к прибытию штурмовиков, гестапо или яростных горожан.

За дверью оказался ее отец. Он сообщил, что сосед, не еврей, предупредил его, сказал уйти из синагоги, где он изучал Тору, потому что «сейчас начнется что-то ужасное». Через несколько минут на синагогу напали вандалы, уничтожили ее и две другие синагоги Лейпцига, подожгли свитки Торы.

Подобные пугающие вести приходили из разных городов Германии и Австрии: якобы спонтанные вспышки антисемитского насилия, которые на самом деле были тщательно организованы нацистами, должностными лицами, снявшими форму, чтобы выглядеть, как гражданские. Их действия подхватывали другие головорезы.

Тысячи еврейских домов и предприятий были разрушены и изуродованы, но особенно привлекательной мишенью для нападений были большие еврейские универмаги. Берлинский магазин льна «Грюнфельдс» еще в июне был изуродован непристойными рисунками, изображающими пытки и изувеченье евреев. Девятого и десятого ноября другие магазины пострадали так же, а то и сильнее. «Натан Израэль», берлинский эквивалент Harrods[7], был изуродован вандалами, как и «Тиц», «КаДеВе» и «Вертхайм». Почти все универмаги в городе принадлежали евреям{43}.

Мародеры с грохотом крушили витрины и хватали все, что заблагорассудится с вешалок и полок. Коричневорубашечники швыряли товары из окон и топтали одежду на улице. Но это было полбеды – евреев вытаскивали из их домов, избивали, унижали, арестовывали. Многие тогда впервые почувствовали боль, которая ждала их в концлагерях.

В том году Рудольфа Хёсса повысили до капитана СС и перевели вместе с семьей в качестве адъютанта в концлагерь Заксенхаузен, к северу от Берлина, куда высылали многих жертв погромов, в том числе группу евреев из Лейпцига{44}. В следующем году Хёсс стал администратором, ответственным за вещи заключенных в Заксенхаузене, и заместителем главы лагеря. Они с женой Хедвигой привыкли к этой работе к тому времени, как его перевели на следующий пост в Освенцим.

Известные лейпцигские универмаги «Бамбергерс», «Херцс» и «Урис» подожгли рано утром 10 ноября 1938 года. Местная пожарная служба быстро приехала – проследить, чтобы огонь не перешел на соседние, не принадлежавшие евреям, здания. Еврейские магазины они не пытались потушить.

В Германии в целом приблизительно от шести до семи тысяч еврейских предприятий были разгромлены и разграблены{45}. Открыто, бессовестно, с одобрения государства. Простые немецкие граждане либо боялись вмешиваться, либо сами были не против извлечь выгоду. Так легко стащить рулон ткани из универмага и тихонько сшить дома новый костюм – никто ведь не узнает.

Массовые погромы 9–10 ноября 1938 года стали известны как «Хрустальная ночь», или «Ночь разбитых витрин». Выразительное название, но оно отсылает не к людям, а к принадлежавшим