Туннель из костей - Виктория Шваб

Надо отдать французам должное: они просто повернуты на десертах.

По дороге к следующей съемочной площадке нам попадаются: магазинчики шоколада, четыре витрины с маленькими кексами, украшенными так замысловато, что они напоминают произведения скульптора, множество тележек с мороженым и бесчисленные витрины с маленькими круглыми и очень яркими пирожными. Они называются странно – макароны – и пахнут розой, карамелью, черникой и лавандой.

Мама покупает коробку макарон и протягивает мне одно, приятного солнечно-желтого цвета. Я пытаюсь сосредоточиться на пирожном и забыть о том, что внутри у меня до сих пор все дрожит, а сердце колотится от тревоги.

Когда я надкусываю макарон, хрупкая лепешечка трескается, и внутри оказывается нежный крем с лимонным вкусом.

– Ты прямо как местная жительница, – говорит Полин. – Тебе нужно еще попробовать эскарго.

Мама с папой хохочут, и это меня жутко нервирует. Я начинаю приставать с расспросами, но мама, похлопав меня по плечу, только улыбается.

– Тебе лучше не знать.

А папа нагибается и шепчет мне прямо в ухо: «Улитки».

Очень надеюсь, что он шутит.

– Ну, вот мы и пришли, – объявляет мама. – Люксембургский сад.

– Почему вы так это называете? – ворчит Джейкоб. – Не думаю, что вы понимаете смысл этого слова.

В чем-то он прав. Этот сад выглядит так, как будто при его создании использовали сложнейшие математические формулы.

Ряды больших деревьев, подстриженных как по линейке, словно гигантские зеленые стены сходятся к огромному дворцу. Песчаные дорожки разрезают газоны на странные геометрические фигуры. По краям лужаек растут стриженые розовые кусты, и повсюду полно статуй. Трава такая короткая и ровная, что я так и вижу, как садовники, стоя на коленях, стригут ее маникюрными ножницами.

Мама сворачивает налево, на тенистую тропинку, мы следуем за ней. Под ногами скрипит утоптанный песок. Вдруг мама резко останавливается и, лукаво улыбнувшись, усаживается на скамейку.

– Хотите послушать историю? – спрашивает она тихо, а голос у нее такой вкрадчивый, что становится жутко.

И тут же мы все, как по команде, обступаем ее. У мамы всегда была особая власть над людьми. Такую рассказчицу, как она, все готовы слушать, вытянув шеи.

Даже Полин не удается скрыть интерес. Она слушает, а ее рука ползет к воротничку. Сегодня так уже было несколько раз. Может быть, нервный тик? – думаю я, хотя это странно. Она ведь сама сказала, что ни во что такое не верит, почему же тогда так нервничает?

Антон начал снимать, и когда мама снова начинает говорить, она обращается уже не только к нам, но и к невидимым зрителям.

– В один прекрасный вечер в 1925 году на такой же скамейке в Люксембургском саду сидел некий господин, – сделав паузу, мама похлопывает по скамейке рядом с собой. – Он сидел, радуясь книге и прекрасной погоде, и вдруг к нему подошел незнакомец в черном плаще и пригласил в свой дом на концерт. Приглашение был принято, и господин с книгой, следуя за человеком в черном, отправился к нему в гости. Вечеринка была уже в разгаре, и всю ночь они наслаждались музыкой, вином и прекрасной компанией.

Мама улыбается с видом заговорщицы и продолжает.

– Под утро наш господин отправился к себе домой, но вдруг заметил, что забыл в гостях зажигалку, и вернулся. В доме было темно, двери и окна заколочены наглухо. Сосед рассказал ему, что в этом доме действительно когда-то жил музыкант, но он умер больше двадцати лет назад.

У меня по спине бегут мурашки, но это почти приятные мурашки от хорошей истории о привидениях. Не такие, как раньше, в кафе.

– И по сей день, – продолжает мама, – придя в этот парк после захода солнца, будьте готовы, что к вам подойдет человек в черном плаще с таким же приглашением. Принять ли его? Решайте сами!

– Хоть одна история, где призрак не противный, – замечает Джейкоб.

Когда мама поднимается со скамейки, я ощущаю холодное дуновение. Это похоже на то, что я почувствовала в кафе. А когда за спиной скрипит песок под чьими-то ногами, меня начинает трясти. Стремительно оглянувшись, я вроде бы успеваю заметить что-то – кого-то – краем глаза.

Но, сколько бы я ни всматривалась, на дорожке никого нет.

– А ты… – начинаю я, но Джейкоб уже впереди, догоняет съемочную группу. Я вздыхаю, пытаясь прийти в себя.

– Кэсс! – зовет папа. – Не отставай!

Кусая губы, я бегом бросаюсь за ними.

* * *

– Что это ты все время оглядываешься, – удивляется Джейкоб, – смотри, шею не сверни.

Он идет рядом, только задом наперед.

– Давай лучше я буду смотреть. – Он сует руки в карманы и усердно вглядывается в даль, даже щурится. – Тебе все еще кажется, что за нами гонятся?

– Не знаю, – качаю я головой. – Просто у меня такое чувство, что… что-то не так. Причем целый день.

– Может все дело в ретроградном Меркурии?

Я таращу на него глаза.

– Это еще что? Что это значит?

– Понятия не имею, – признается Джейкоб, поворачиваясь ко мне, – я просто слышал, иногда так говорят, если все катится кувырком.

Я хмурюсь.

– По-моему, планеты здесь вообще ни при чем.

Джейкоб пожимает плечами, и до следующего места съемки мы идем молча.

Эйфелева башня – не какая-нибудь мелочь.

Ее ажурный силуэт на фоне неба виден издалека. Вблизи она уже не кажется такой ажурной. Она массивная и похожа на огромного стального зверя.

В сквере у подножия башни многолюдно. Все вокруг веселы и беззаботны, греются на солнышке. Но я могу поклясться: стоило съемке начаться, как мамины волосы растрепал легкий ветерок, а папе на лицо упала едва заметная тень.

Они приносят настроение с собой.

– Эйфелева башня – одна из самых знаменитых архитектурных достопримечательностей и место паломничества туристов со всего мира. Памятное место, – рассказывает папа, а Антон снимает его.

Вступает мягкий мамин голос:

– У него есть своя история.

Перед тем, как продолжить, мама смотрит на башню.

– В самом начале двадцатого века молодой американец полюбил француженку. Он начал за ней ухаживать, и пригласил сюда, на башню, чтобы объясниться. Он хотел сделать ей предложение, но, когда вынул кольцо, девушка от неожиданности отшатнулась, потеряла равновесие и упала…

У меня перехватывает горло, по коже опять бегут мурашки. Может, это из-за происшествия в кафе, но Эйфелева башня вдруг начинает казаться зловещей. Она словно только и ждет нового несчастного случая.

– Таких историй десятки, – в папином голосе слышится сомнение. – Возможно, это просто городские легенды?