Мир без хозяина - Дэми Хьюман

Человек, раздавивший его очки, был безумен. В буквальном смысле этого слова. Мышцы его лица, словно сведенные судорогой, недвижимо застыли ужасным посмертным слепком; пальцы, которыми, казалось, он пытался закрыться от чего-то мерзостного, скрючились, как когти стервятника. Из открытого рта тонкой струйкой стекала слюна.

Кошмарный портрет поверг Энеко в шок. Не в силах скрыть отвращения, он отпрянул назад, и тут увидел, что безумец… такой не один. Все… все до одного окружающие будто бы по секретной команде надели маски, превратившие их в сумасшедших. Будто бы кто-то за короткий срок подменил весь окружающий мир, как декорации в театре.

Ополоумевшие находились повсюду, куда ни глянь – слева и справа, за спиной и, очевидно, впереди. Они стояли на площади и сидели на растущих неподалеку деревьях, они выглядывали из окон машин и соседних зданий, устремив застывшие взоры ввысь, куда несколько секунд назад направил их проповедник.

Риверо отыскал Луиса, выкрикнул его имя. Луис не ответил. Тогда Энеко схватил его за плечи и начал трясти с такой силой, что разорвал его рубаху по швам. Голова Луиса упала на грудь и больше не поднялась. Риверо наотмашь ударил его по щеке. Никакой реакции. Он приподнял приятеля за подбородок и посмотрел ему в глаза, но не глаза друга увидел он, но темный омут очей помешанного, навсегда лишенного способности мыслить. Рот Луиса раскрылся, и из горла его вышел прерывистый хохот, и тысячи стоящих вокруг этот хохот подхватили, усилив его многократно, дополнив новыми нотами демоническую симфонию исступления. Энеко было не ведомо, что за сатанинское действо здесь разворачивается, но он понимал, что виной всему вышедшая из-за облаков проклятая луна, заливающая своим светом площадь. Он видел спасение лишь в одном. Бежать.

И он побежал.

Он ринулся прочь настолько быстро, насколько это было возможно в давке. Небрежно расталкивая несчастных, он пробирался все дальше от центра, а неутихающий больной смех сопровождал его побег. Он вынырнул из моря человеческих тел и оказался на улице, где совсем недавно пил с друзьями пиво и ел цыплят. Он бежал, повторяя про себя одни и те же слова: “Не смотреть вверх. Не смотреть вверх. Не смотреть вверх…”

Злая участь не обошла и тех, кто находился за рулем. Неуправляемый поток металла продолжал свое движение вперед, не разбирая ни дороги, ни препятствий, и Риверо буквально на каждом шагу натыкался на убитых и изувеченных колесами транспорта. Живые в своей отреченности мало чем от них отличались. У перекрестка впереди произошел взрыв – пикап пробил стену кухни ресторана. Послышались крики, призывы на помощь. Их тут же заглушил громогласный хохот и рев пламени. Аромат пряностей сменился смрадом опаленной кожи. Когда дым рассеялся, на асфальте в кровавых лужах Энеко заметил внутренности, которые еще продолжали пульсировать. Его стошнило.

Но он не останавливался ни на секунду. Он продолжал бежать. Он бежал, спотыкаясь о лежащих повсюду людей с безобразными гримасами на лицах. Он смотрел в их остекленевшие глаза и видел в них ужас. Ужас непостижимого. Как-то к нему пришла идея сесть в один из автомобилей, но он отверг ее. Далеко ли удастся уехать, когда на каждом шагу стоят преграды из плоти и костей?

И он, задыхаясь, бежал дальше.

Верил ли он своим глазам? Нет, не верил. Потому и прикрыл их ладонью, чтобы они не смели обманывать его. И бежал. Бежал тем самым путем, каким прибыл на это роковое представление. От припадочного злого смеха, издаваемого сотнями глоток, леденела кровь. Но, спасаясь от накрывшей город агонии, Энеко совершил одну-единственную ошибку, столь глупую, столь очевидную на первый взгляд. Он осознал ее в последний момент, когда что-либо менять было слишком поздно.

Он остановился. Остановился и вкусил весь трепет безумствующих небес, когда его нога ступила на злосчастную дорогу проклятой аллеи.

В затоптанных мутных зеркалах он узрел Луну.

Узрел ее во всей чудовищности и величии. Увидел то, что испокон веков было скрыто на недоступной темной стороне.

Под ногами его распростерлась картина, оторвать от которой взгляда Энеко не смог. Не смог, да и не считал уже необходимым. В какой-то момент всё земное стало настолько неважным, что Риверо, нисколько не колеблясь, позабыл о нем. Райское блаженство, никогда ранее не испытываемое, коснулось его души. Теперь он точно знал, что душа у него есть. Он различал черты божественного обличия, хоть они и не имели ничего общего с человеческими. Он смотрел на отца, отца всего сущего, и тот смеялся ему в ответ…

Но длилось это один короткий миг.

В следующую секунду грудь Риверо взорвалась истерическим смехом.

* * *

Кошмар, каких генералу не приходилось испытывать при жизни, растаял перед глазами, погас, как телевизионный экран. Пабло Матео сбросил с лица визуатор, словно гигантское чудовищное насекомое, пытавшееся лишить его зрения, но глаза его от этого не перестали чувствовать отраву, льющуюся через них в самые недра его разума. Цитадель сознания генерала покачнулась, но выстояла.

Он видел всю картину локального апокалипсиса, видел от начала до конца, как ему и было обещано. Видел глазами того человека – нечетко и смазано, но после пережитого, пусть и виртуально, Пабло лишился всех сомнений относительно реальности произошедшего. Он понимал – будь изображение хоть немного контрастней, его постигла бы ты же участь, что и всех обитателей ада под названием Санта-Креспо.

Дрожащей рукой он взял трубку телефона, поднес динамик к уху и услышал чье-то дыхание, неровное, тяжелое от волнения. Потом другое, похожее на стон. Потом еще и еще. Генерал был на связи не один.

Когда Пабло Матео давал свой ответ, в комнате, кроме него, никого уже не было.

Он не успел задать незнакомцу последний, самый важный вопрос. Оставшись наедине с телефоном, сеньор Леонорис, кажется, стал догадываться о цели визита темного гостя. Стал догадываться о том, зачем древнейшей тайной организации, по мощи и накопленным знаниям превосходящей любые службы разведки и контрразведки, понадобилось собрать самых влиятельных людей мира и направить их силу против единого, неведомого ранее, врага. Он начал понимать истинное назначение удара по обратной стороне Луны, сумел распознать грандиозный замысел, скрытый за стальной завесой дьявольской головоломки и дьявольского же обмана, если тот обманом являлся.

Но генерал снял трубку. Снял трубку и проговорил отчетливо и громко, смертельно боясь забыть правильный ответ. Снял трубку и сказал:

– Да.

То было на Заре Времён, когда молодые Боги, пробудившись от изначального сна, соткали из нитей нерастраченных грёз первые хрупкие образы того, что называем мы Вселенной; то было незадолго после Великого Рассвета, когда первые Солнца, отторгнув исконные покровы мрака, вспыхнули пожаром бытия, и лучи их озарили укрытые пеленою бежевых облаков новорожденные миры; то было во дни радости и первородной благодати, когда известно было Слово, способное потрясти само мироздание, разделить его надвое с легкостью, с какой Звездный Кузнец раскалывает молотом своим квазары, и Слово, воссоздающее сызнова расколотые доли с простотой, с какой соединяет Швея две части податливой ткани миров прочной нитью общей судьбы. То были времена, которые нельзя назвать древними, ибо сама Древность тогда была еще молода; времена, укрытые завесой сокровенных тайн и неразгаданных чудес, когда миры рождались, возникая из праха, с каждым тактом божественной мысли и умирали, оставляя после себя свет, рвущийся к Дальней Границе, попирающей Тьму своими пределами, и не было за Тьмой той ничего, ибо всё, что за ней, и есть Предел. И в этом вихре непокоренного хаоса элементов, в шквале порождавших самих себя частиц, был мир, имя которого стерли безжалостные звездные ветра, мир молодой и отважный, населенный народами, названия которых навеки и впредь утрачены, что даже само Время, алчным змием стерегущее злато воспоминаний, не могло бы вспомнить, как именовали этот мир когда-то Боги, и куда поместили его, оберегая от губительного урагана пронзавших плоть мироздания странствующих комет. Помнит Время лишь туманы, наполнявшие нетронутые луга и холодные хрустальные озера возлюбленного и воспетого демиургами мира, помнит молочное пламя звезды, согревавшей его, и помнит историю, что восстает в памяти космоса периодами, когда в очередной раз галактики выстраиваются сокровенным знаком, знаменующим виток бесконечной Спирали.