Ястреб халифа - Ксения Медведевич

– Восемь дней назад халиф Аммар ибн Амир пал от руки убийцы.

Длинные белые пальцы бережно прихватили яшмовый ободок чашки и отставили ее в сторону. Тарик вздохнул и, выпрямив спину, сел поудобнее. На фарфорово-бледном точеном лице не мелькнуло даже тени чувств.

– Ты знал.

– Восемь дней назад я увидел очень плохой сон, о Хасан, – призрачным голосом откликнулся самийа. – В нем танцевала женщина. Я кричал, но никто меня не слышал. Похоже, только я видел, что у нее в прическе не шпилька, а стилет.

Ибн Ахмад кивнул.

Рабыньку купили для дворца еще год назад – из дома знаменитого содержателя девушек Бараката аль-Фариса. Она резво плясала на хорасанский манер, и поговаривали, что между ней и командующим Левой гвардией Сардаром ибн Масуди происходит то, чему не должно происходить. Рассказывали даже, что почтенный военачальник просил управителя двора продать ему невольницу, да тот заупрямился: старший евнух харима доносил, что на весеннем празднике тюльпанов повелитель верующих в знак благоволения нарек девушку новым именем и похвалил за танец. К невольнице приставили служанок и отвели отдельные покои, но с тех пор халиф о ней не вспоминал, занимаясь исключительно великой госпожой. А перед этим праздником девчонка отдала евнуху много драгоценностей и слезно умоляла позволить ей снова предложить себя для услады очей халифа. И старый Сабур позволил ей плясать перед повелителем в ту ночь.

Все произошло мгновенно: девушка взмахнула длинным рукавом – и сбила чашу вина на столике перед Аммаром ибн Амиром. А пока все метались, подавая халифу полотенца, она дернула за золотой шарик в навершии шпильки, прыгнула на грудь повелителю – и всадила острие прямо в сердце. Говорили, что в Хань так расправляются с неугодными сановниками подосланные императорским двором женщины-убийцы.

Аммар ибн Амир умер на месте. А девчонка не далась в руки стражникам – бросилась на меч ближайшего гуляма и насадилась на него, как бабочка на булавку любознатца: острие вышло у нее между лопаток, а она, вцепившись в рукоять, все глубже и глубже вдвигала клинок себе между грудей. И улыбалась. Так и умерла – со счастливой улыбкой исполнившей долг.

Схватили и пытали всех, кто имел к покупке и продаже девушки хоть какое-то отношение. Бедняга-евнух, и так уже в преклонных годах, не выдержал дыбы и скончался во время допроса. Не зря говорили, что у евнухов, по их телесному условию, слабое сердце. А Баракат аль-Фарис показал, что девушка пришла к нему сама, с поручителем, правда и назвалась Надийа, Надийа из Дараба. В этом маленьком городке о ней, понятное дело, никто никогда не слышал. Она плела аль-Фарису, что, мол, у нее болен отец, и она хочет продать себя, чтобы выручить денег на лекарства.

Пять дней назад люди ибн Худайра нашли человека, который назвал себя ее поручителем. Им оказался добропорядочный ремесленник, медник из Шираза, глава местного братства людей, проводивших свободное время в делах благочестия. Под пыткой медник показал, что никакого отца девушки, он, конечно, не знал – та постучалась в дверь его дома шесть лет назад и предложила себя в служанки. У девчонки был настолько истощенный и испуганный вид, что добрый и милосердный Мавад сжалился и не стал ничего спрашивать о ее обстоятельствах. Даже хотел выдать замуж за подмастерье.

Но девица, как исполнилось ей тринадцать, настояла на том, чтобы Мавад отвез ее в столицу и продал тамошним поставщикам женщин для харимов – очень уж ей хотелось попасть не куда-нибудь, а прямо в Золотой дворец. Так несчастный медник и поступил. А про отца соврали они затем, чтобы не вызывать лишних подозрений и не бросать тень на почтенного ремесленника – мол, вместо того чтобы выдать девушку за честного человека, продал ее в дом наслаждений. Сам же Мавад ничего о той Надийе не знал – ни откуда она родом, ни кто ее родители. Правда, он думал, что девушка из хорошей семьи – ибо умела читать, писать, слагать стихи и играть на лютне. Доброго, но глупого беднягу пришлось отправить в вечность, правда, домашних его пощадили.

Ибн Худайр уже знал, из какой хорошей семьи была эта девушка – из семьи Мугисов. Его люди дознались, что шесть лет назад, когда пришел приказ халифа истребить всех проданных в харимы женщин этого рода, из усадьбы под Ширазом сбежала молоденькая рабыня-лютнистка – о ее пропаже заявили тогда местному начальнику шурты. Хозяин девчонки, градоначальник Шираза, божился, что знать не знал ни о каких Мугисах, когда ее покупал в Дарабе. То же самое он твердил и под пыткой и стоял на своем, пока на дыбу не вздернули его жену. Тогда оба сознались, что, заслышав, как глашатай зачитывает фирман на площади, сами посоветовали девчонке бежать – уж очень им не хотелось брать грех на душу и выдавать ее страже. Они же и посоветовали ей постучать в дом к добряку Маваду, известному своей набожностью и мягкосердечием. Градоначальника с семьей казнили на базарной площади Шираза, но это уже ничего не могло поправить.

Так встретил свою судьбу Аммар ибн Амир, оставив державу без наследника и преемника.

Но смерть не обмануть – когда-нибудь и я

Сверканье вечного увижу острия…[71]—

тихо прочел Хасан ибн Ахмад – и провел руками по лицу.

– Ты сказал – оставил державу без наследника, – склонил голову к плечу Тарик. – Почему?

В комнате повисла тишина. Только ветер швырял песок в стены башни да трещал огонь в фитиле. Хасан поворочался на подушках и коротко взглянул на нерегиля – тот сидел очень прямо, но совершенно расслабленно – точно не он восемь дней назад остался без волшебного господина.

И наконец решился:

– Я многим обязан тебе, Тарик. И среди прочего я обязан тебе жизнью.

Нерегиль лишь дернул плечом – обычное, мол, дело между воинами. Воистину один раз ты прикроешь меня, другой раз я прикрою тебя. Правда, человек не успел бы прикрыть Хасана ибн Ахмада – ибо не всилах человеческих было отбить летевший Хасану в спину дротик. Тогда, после боя в долине Халхи, они обнялись и уткнулись друг в друга шлемами – лоб в лоб. Ты брат мне по оружию.

Хасан ибн Ахмад поднял голову и посмотрел в безжизненно-холодные глаза на непроницаемом лице. И твердо сказал:

– Братишка, не езжай. Посиди здесь, братишка. Не нужно тебе ехать в столицу, пока там все… не успокоится.

Тарик сморгнул. И улыбнулся:

– Объяснись, о Хасан. Я ничего не понимаю в твоих намеках. Разве сын Аммара, Фахр ад-Даула, – не наследник и не преемник?

– Ему четыре года. И он – от женщины Бени Умейя.

Тарик сморгнул снова.

Хасан вздохнул – ну да, да, волшебное существо. У которого в голове совсем все не так, как у человека. И как тогда, давным-давно, в Львином дворе на военном совете перед походом к Мерву, принялся терпеливо объяснять простые вещи, понятные даже ребенку:

– У нас не принято провозглашать халифом несовершеннолетнего. Халиф – предстоятель ашшаритов перед лицом Всевышнего, предводитель молитвы! Какой прок в деле молитвы от четырехлетнего мальчика? В нашей земле есть и другие достойные потомки Аббаса – вот среди них-то и нужно искать будущего властителя! Увы, братишка, – смута неизбежна. Умейяды не отдадут власть так просто – раз уж у них получилось до нее дорваться. Госпожа и ее сын – полностью в руках своих родственников, Умейя вертят ими как хотят. Я получил письмо: братья великой госпожи, Хашайр и Сулайман, собирают войска в ар-Русафа. Главный вазир, ибн Бакийа ибн Умейя, отдал своим людям приказ арестовывать всех Аббасидов. Старого Мусу аль-Кадира уже взяли вместе с родственниками. Вазир дивана хараджа – а это хранитель казны, на случай, если ты, Тарик, не знаешь, – тоже Умейяд. Исхак ибн Худайр написал мне. В его письме – просьба привести в столицу преданные Аббасидам войска. И я всем для тебя святым прошу – оставайся здесь. Ты представляешь, что с тобой сделают Умейяды, как только ты въедешь в Мадинат-аль-Заура? Ручонку этого Фахра приложит к фирману его дядя – и ты окажешься в зверинце. Ты и без меня знаешь: ибн Бакийя уже давно не скрывает – ты вернешься из степей только для того, чтобы оказаться в аль-Хайре. Помнишь, что он кричал во время Праздника Жертвоприношения этой осенью? Тебе ведь передали его слова, правда, Тарик? «Неверной собаке место на цепи». Ибн Бакийа тогда похвалялся, что уже заказал для тебя крепкую стальную клетку. Пока Аммар ибн Амир был жив, он мог сколько угодно драть горло. Но Аммар умер, о нерегиль. В воротах тебе вручат фирман, запечатанный красным воском, ты его прочтешь, поцелуешь печать, а потом тебе накинут на шею веревку и отведут в аль-Хайр. По большим праздникам тебе будут кидать свежий хлеб вместо плесневелого. Я не хочу такого для своего друга и брата по оружию.