Клятва Смерти - Юлия Цезарь

одно желание, которое я не могу удовлетворить уже, черт знает, сколько! Из-за тебя, между прочим! Больше я ничего для себя не требовала, не привлекала внимания, не ныла! Это ты эгоист, Сайман! Вечно лезешь на рожон, будто всем остальным плевать на это, а я давай успокаивай каждый раз Зеда из-за тебя! Ты смеешь мне предъявлять претензии!

Конечно, в последнее время ей было не в тягость приглядывать за Зедом, но если вспомнить, что она чувствовала в первые дни!.. А этот придурок только подливал масла в огонь, и Мара порой даже не знала, как предотвратить конфликт! Ну да, лучше пусть псих бы ходил направо и налево без привязи!

‒ Ты меня душишь, Сайман! ‒ не понижая тона, но уже с каким-то отчаянным стоном продолжила Мара. ‒ Ты думаешь, мне легко терпеть тебя, который пытается быть рядом каждые пять секунд; который приглядывает, пытается защитить, пытается… пытается контролировать, черт возьми! Думаешь мне легко быть с тобой ‒ с тобой! Ты красивый, такой подтянутый, такой… такой мужественный! Быть с тобой, постоянно желая тебя соблазнить, контролировать это… Знать, что я тебе нравлюсь, но бояться, что только угроблю свою жизнь, потому что ты ‒ жрец. А ты не позволяешь мне даже сбросить с себя это напряжение.

Мара говорила всё громче и громче, и это еще не перешла на крик, но явно выбрасывала все то, что накопилось. Каждое слово было правдой. Она его хотела. Просто хотела. Он ей нравился, хоть она и не готова была кричать о вечной любви. Но пытаться… Уже надоело. Как глупо… уже устала…

‒ Мне это надоело, Сайман! ‒ Казалось, после такой тирады она должна была выдохнуть, ведь больше нечего было выбрасывать ‒ уже должна уйти из души вся сталь, что делала её только тяжелее. Но в глазах мелькнула злость, и Мара, вплотную подойдя к Сайману, ткнула ему пальцем в грудь и прошипела достаточно тихо для ушей, но очень громко для души: ‒ Либо ты запрещаешь мне подходить к другим мужчинам, но удовлетворяешь мои потребности сам, либо катись к черту, я буду делать то, что хочу!

‒ Думаешь, мне легче? ‒ с не меньшей злостью спросил Сайман, схватил запястье Мары и рванул ее руку вверх, чтобы она врезалась ему в грудь и оказалась с ним нос к носу. ‒ Ты постоянно вертишь своим соблазнительным хвостом перед каждым встречным. Думаешь, мне легко смотреть, как ты падаешь в объятия любого, кроме меня? Быть жрецом, хранить обеты и желать обладать не только твоим сердцем, но и телом. Я тоже устал… Устал от твоих выходок, устал держаться. Устал сопротивляться этому влечению!

Говоря все это, Сайман медленно напирал, заставлял Мару пятиться, пока они не скрылись в тени здания от света фонаря, и она не врезалась в стенку спиной. Он прижал ее ладонь к дереву за головой, а его вторая рука легла на изгиб ее талии, почувствовав пальцами тонкую полоску кожи, которая выглядывала из-под обтягивающей майки.

‒ Я запрещаю тебе подходить к другим мужчинам, ‒ прорычал Сай в самые губы Маре и впился в эти страстные лепестки, с упоением вновь ощущая вкус ее помады. Он мечтал об этом с тех самых пор, как вкусил ее «подарок» поутру. Желал жрецом запомнить ее губы на всю жизнь, целуя их наяву, а не во сне. Наконец-то это произошло, и теперь Саймана ничто не могло остановить.

А как же обеты жреца? Это было настояние матушки, сам он никогда не желал такой жизни. Родители его продали одной богине, затем заставили служить другой. Возможно, поцелуй ‒ это было первое, что он сделал по собственному выбору. Сейчас он был зол, и внутри бушевала целая буря эмоций, но он был уверен, что ни разу не пожалеет о том, что сделал. Быть может, они вовсе не вернутся из храма Грот, так хоть остаток жизни Сай хотел прожить так, как хочет он сам, а не как за него кто-то решил.

И Мара была более, чем удовлетворена таким ответом. Долгожданный стон от вкуса мужских губ, от вкуса его губ вырвался томительной песней. Хвост рвал и метал из стороны в сторону от возбуждения, от счастья и злости, с которой она терзала его губы. Жадно, сладко, горько — всё одновременно, но от этого не менее прекрасно.

Неужели это случилось? Неужели их все вопросы вот так разом решились одним махом? И было ли это… заключением их отношений? Да кто сейчас вообще об этом думал? Марвало наконец-то получила свою самую долгожданную конфету, которой собиралась насладиться, вбирать. Плевала на его мнение, потому что Сайман достаточно сыграл на её нервах. Это будет здесь и сейчас! Во тьме города Иль, рядом с пивнушкой, но с таким желанным мужчиной, который еще три минуты назад казался таким же недоступным, как солнце!

Марвало приняла роль жертвы, как всегда любила это делать в начале игр, завлекая мужчину, играясь на его инстинктах. У Саймана тоже они были, что он сейчас наконец-то показал. Обвив его шею ладонями, приподнимаясь на цыпочках, она двигала бедрами из стороны в сторону, талия двигалась плавно, показывая его пальцам, чего они были лишены три месяца. Её гибкость, нежность открытой, но в то же время закрытой кожи.

Мара сразу перешла к активным действиям ‒ её язык проник в столь противный рот Самана, когда он начинал читать свои нравоучения. Но сейчас такой горячий от той же злости, от её губ, от слов… Боги, знала бы Мара еще тогда, в каюте, какой был рот Саймана, она бы в то же утро изнасиловала его, как и делает это сейчас. Потому что язычок проникал в рот резко, без предупреждения, заставлял своего партнера с ним играться, ставил свои правила игры.

Одного этого поцелуя Маре хватило, чтобы улететь куда-то в космос. Воздуха не хватало ‒ она просто забывала, как нужно дышать. Голова приятно закружилась, а хвост, наконец-то найдя себе занятие, обвил ногу Саймана в самом верху, проверяя его готовность и желание.

Знала бы она, сколько лет ему приходилось сдерживать себя, не поддаваться всем искушениям, и только эта наглая соблазнительница сломала его защиту в пух и прах. Выпуская все свои греховные мысли, которые мучили его каждый раз, когда она была рядом, Сайман плотно прижимал Мару к внешней стене грязной пивнухи, но его абсолютно не волновал тот факт, что на том же самом месте какой-то моряк мог обжиматься с женщиной