Пора предательства - Дэвид Кек

Но едва наполнив тьму роящимися мухами, колдуны вытянули губы и принялись втягивать мельтешащий рой в себя. И мухи повиновались. Вихрящимися воронками, клочковатыми облаками они хлынули вниз по горлам чернокнижников, пока те не раздулись, точно надувные шары, а в склепе не осталось ни единой мухи. А колдуны лишь ухмылялись — довольные, точно мальчишки, объевшиеся вишен.

Так вот что стало со множеством погибших?

— Уф! Многовато будет, — проурчал Грач с ножом. С губ его слетело несколько мух.

— Ну что, начнем?

Напитавшись исходным материалом для своего гнусного занятия, колдуны одновременно воздели забрызганные руки.

— Жизнь к жизни, — завели они. — Сердце к сердцу. Жила к жиле.

Вязкий рой медленно выползал обратно из их губ — но уже не дикий, а словно слившийся в единое целое, сплетенный в одно.

— Кровь к крови, кость к кости, мы связываем и объединяем вас. Вашу жизнь с его жизнью.

Они разом сплюнули, и рой отделился от их губ.

Дьюранд невольно поднял голову, следя взглядом за мушиным роем, что вился среди теней меж древних колонн склепа, поднимаясь все выше над горой черепов, покуда не вылетел через разбитые своды в само святилище.

И глядя в удушливую и огромную тьму, Дьюранд вдруг заметил белую фигуру, подвешенную среди пронзительно кричащих птиц.

— Прах побери! — пробормотал он. Чернецы-Грачи растянули свою жертву между колонн, повесили на ремнях за запястья, как какую-нибудь оскверненную икону. Мушиный рой полз по нему вверх. Вверх по ремням. И Дьюранд узнал обращенное к нему лицо, хотя последний раз видел его долгую зиму назад — на полях Редуиндинга и Тернгира. Изможденное, осунувшееся лицо повернулось вниз, и Дьюранд узнал глаза, что встретили его взор: то был лорд Монервейский.

— Прах побери! — повторил Дьюранд.

Грачи сволокли Монервея в склеп, и Дьюранд видел, как смутные тени вскипают вокруг узловатых ремней, облепляют каждую фигуру меж хаоса колдовских знаков на выступающих костях несчастного. Все это явно не сулило ничего хорошего.

Ну почему он не посмотрел вверх раньше? Он бы успел отвязать Монервея и бежать, даже не заходя в это распроклятое подземелье. А теперь они с Дорвен завязли в гнусном склепе — и совершенно напрасно. Голова у Дьюранда гудела. Он повернулся, чтобы взять Дорвен за руку.

И обнаружил, что она уже поднялась на ноги и выходит из своего укрытия. Она увидела, что Грачи сделали с ее братом, — а Грачи уже увидели ее.

— Что это? — спросил один.

— Небом клянусь, не может быть! Леди Дорвен?

Что бы ни собиралась сделать Дорвен в этот миг, Дьюранд бросился вперед, преграждал ей путь, с мечом в руке. Вот и посмотрим, много ли смогут наколдовать эти дьяволы, когда он разрубит их на мелкие кусочки!

Но едва он вырвался из тени, Грач, что стоял ближе к нему, расхохотался и, мгновенно взмахнув рукавом, напустил на него целую бурю воронья, хлынувшего в склеп через дыры в сводах. Они намертво перекрыли Дьюранду дорогу, налетели на него, сбили с ног, отбросили на гору черепов.

Он полетел назад, переворачиваясь в полете, и наконец приземлился в двух дюжинах шагов от ухмыляющихся чернецов. Загромыхал по камням меч. Ощущение было такое, словно он вновь свалился с распроклятого скакуна. И пока он отплевывался от набившихся в рот червей и перьев, оба колдуна склонились в издевательских поклонах перед госпожой Дьюранда.

— Сукины дети! — прорычал молодой рыцарь.

— Чудесно! — восхитился тот, что обтесывал череп.

— Ее брат. Ее любовник? И сама дама. О да! — подхватил второй.

— Вполне ли мы успели закончить наше маленькое колдовство перед тем, как нам помешали, братец?

— Сдается мне, — отозвался первый Грач, — что мы были к тому очень…

Дьюранд собрался с силами, чтобы вновь броситься на мерзавцев, но тут над их головами раздался гулкий удар, потом крик. Из обнаженных ребер Морина торчала стрела. На ней даже висела капля крови. Сверкающий наконечник направлен был так, словно стреляли от стены или от витражей на окне. Но ни там, ни там было просто неоткуда стрелять.

— Я собирался сказать «очень близки», но, сдается мне, братец, что мы уже все закончили.

— И тем самым, ваша светлость, мы видим истинную цену чернокнижия, столь опороченного выдумками скальдов и священников! — добавил, глядя вверх, второй чернец.

— Чудовища! — вскричала Дорвен.

— Его величеству не понравилась бы эта противная стрела, — заметил первый чернец.

Дьюранд заметил, что Дорвен чуть-чуть сдвинулась с места — как будто собиралась броситься на кого-нибудь из чернецов. И снова он ринулся вперед, спасая ее от этих дьяволов и нее самой.

На этот раз птичий рой обрушился на него, точно вода из прорвавшейся плотины. Ноги оторвались от пола, и он барахтался среди мельтешения когтей и крыльев, пока наконец не рухнул на пол, только уже не в склепе, а в одном из пределов святилища. Меч застучал по камню. Колени ударились о пол с такой силой, что чудом обошлось без переломов.

— Думаю, с этим довольно, — прощебетал один из Грачей. — Давай к делу.

Силясь вдохнуть, Дьюранд услышал шорох из огромного нефа. Опершись на камень какой-то древней гробницы, он медленно поднялся на ноги и, невзирая на птиц, попытался заглянуть через пролом вниз. На осыпающихся грудах черепов двигались тени: то карабкались чернецы Морин бился в путах — связанный, но еще живой.

Дьюранд сжал зубы и, шатаясь, побрел вперед через птичий вихрь. Дорвен была внизу с этими дьяволами — обезумевшая и полуслепая.

— Скорее! — поторопил Грач брата. Ему пришлось кричать, чтобы перекрыть шум крыльев.

— Когда и чем тебе помогло — подгонять меня?

Дьюранд снова отыскал меч и вырвал его из липкой слизи.

Мироздание вращалось перед глазами в водовороте дьявольских птиц, он почти ничего не видел.

В промежутке между двумя налетающими стаями он успел разглядеть, что колдуны набирают из груды черепа: у обоих были уже полные руки. Морин бился в путах: он уже видел это и прежде.

— Осторожнее, — предупредил более трусливый чернец.

Птицы носились по всему помещению, а чернецы запрокинули головы и поднесли черепа к губам. Вязкие, как патока, тени хлынули им в утробы.

Дьюранд отчаянно пробирался вперед, точно моряк в бурю.

Он слышал голоса колдунов, всасывавших в себя душу за душой и покряхтывающих от усилий. Кожа у них лоснилась, как у утопленников.

— Пора начинать, — прокаркал тот, что вырезал череп.

У них даже шеи раздулись от душ погибших, до самых подбородков.

— Слишком много. Слишком.

Одеяния на груди чернецов натянулось, едва не лопалось.