Пора предательства - Дэвид Кек

Дьюранд взглянул на маску старого герцога. Взглянул на спеленатое дитя. И пронзил его мечом.

* * *

На высоких перевалах за родным замком Дьюранда бывали дни, когда горы стряхивали с темных вершин целый склон белого снега, и тот оползал вниз, наполняя мироздание грохотом и льдом. От неосторожного прикосновения пастушьего посоха целая деревня подчас исчезала с лица земли, а по весне от нее находились лишь разрозненные обломки.

Прикосновение меча Дьюранда сейчас сыграло роль такого посоха.

В тот миг, когда острие нащупало спеленатое сердце Паладина, все мироздание обрушилось наземь.

Бесчисленное множество душ вырвалось из уз. Иссохшие кости многих поколений разлетелись в стороны подобно туче стрел, стуча по стенам древнего святилища.

Дьявольский взрыв швырнул Дьюранда на пол, в какую-то отверстую гробницу. Пока он барахтался в этом каменном мешке, воздух у него над головой прорезали черные тени. Раздались леденящие кровь крики. И все смолкло.

Дорвен была где-то там, снаружи!

Дьюранд выскочил из своего мрачного укрытия под мягкий дождь перьев. Все свечи погасли. Груды костей были перевернуты.

В самом центре разрушения Дьюранд обнаружил тело мертвого герцога. Иссохшая фигурка старого воина прижимала ко впалой груди исковерканный узел. Дед и внук были мертвы, как были, верно, уже со времени зимней луны, и, надеялся Дьюранд, ушли к Небесным Вратам.

За серым трупом старика что-то двигалось. Все еще очень слабый, Дьюранд осторожно пробрался через поток плавно опускающихся перьев и обнаружил там распластанную фигуру иссиня-серой плоти. Приближаясь к изуродованному телу, он постепенно начал различать где что: изогнутые руки, поджатые ноги. Между руками и ногами обнаружилось и все остальное, белое с синим. Один их чернецов-Грачей лопнул напополам и теперь лежал на спине, так что были видны торчащие из разрыва ребра и позвоночник. Под ногами Дьюранда похрустывали маленькие косточки. По телу уже ползали черви.

Дьюранд отвернулся.

— Дорвен? — прохрипел он, направляясь по ломким костям к тому месту за алтарем, где был привязан Морин.

Холодный ветер, пахнущий дегтем и деревом, взъерошил перья какого-то маленького тельца. Сперва Дьюранд решил было, что девушка упала с колонны и разбилась, но тут же разглядел, что это черная птица. Совсем мелкая.

— Ты не из наших, — просипел чей-то голос.

Обогнув колонну, Дьюранд нашел там второго чернеца, лежащего на спине и разорванного так, словно над ним потрудилась целая свора псов. Пальцы его казались белыми, как мел, на фоне синих петель вывалившегося кишечника. Птица вприпрыжку подобралась к его белесому черепу. Это был весело щебечущий скворец.

Похоже, колдун не видел Дьюранда. Он обращался к птице.

— И долго ты в нашей стае? Подглядываешь, да? Ты от нашего шептуна? Прилетел посмотреть, далеко ли мы продвинулись? — Скворец прыгал вокруг. Карие глазки его сверкали, точно два кусочка кремня. Колдун из последних сил потянулся к нему окровавленной рукой. — Мы рассчитывали… мы рассчитывали услышать больше. Мы так далеко зашли…

Приступ не дал ему закончить фразы. Темные глаза чернеца закатились.

Бледные червяки уже ползли по нему. Блестели сгустки крови.

— Ну ладно… — проговорил он, и последний свистящий вздох слетел с его губ в ту секунду, когда туда вползал первый червяк.

Дьюранд сделал знак Небесного Ока и покачал головой.

Через минуту он нашел Морина на груде развалин за алтарем. Та невозможная стрела все еще торчала из голого плеча лорда Монервея, однако, склонившись над ним, Дьюранд убедился, что легкие раненого еще работают. Дорвен видно не было. Через разбитое окно в восточной стене доносился грохот и лязг бушующей на улице битвы. Дьюранд чувствовал запах костров. Каждый миг там гибли люди — а ведь он нашел Морина.

— Дорвен! — отчаянно закричал он, снова повернувшись ко тьме.

Голос его раскатился по всему безмолвному святилищу, в котором еще оседали на пол черные перья. Теперь тут потребуются священники — Патриархи. Легионы Святых Духов. И где-то посреди всего этого была Дорвен — не способная откликнуться на зов.

Дьюранд даже вдохнуть толком не мог — так сжало горло от страха потерять ее.

— Дорвен?

Он панически метался среди колонн по обе стороны от алтаря, а потом взор его упал на провал в полу святилища.

— Прах побери! — Перешагивая через кости, рыцарь поспешил к лестнице. Морин и шум битвы остались у него за спиной.

В начале лестница была завалена. Дьюранду пришлось откинуть в сторону крышки нескольких гробниц. Наконец он оказался в зловонной мгле, только сейчас тут не горело ни одной, даже самой тусклой свечи. Приходилось полагаться лишь на собственную память.

Дьюранд молился. Он перечислил все Силы Небесные, умоляя, чтобы они не разлучали его с Дорвен. Чтобы ока оказалась где-нибудь там, во мраке, живая и невредимая. Чтобы он не потерял ее.

Когда Дьюранд рыскал во тьме, кругом царило такое безмолвие, что шум битвы словно бы последовал за ним вниз — гнусный шепоток, то надоедал ему, пока он уходил все дальше и дальше в жуткие развалины подземелья. Но Дьюранд не мог оставить Дорвен, хотя и чувствовал, как стремительно ускользает время.

Наконец, в третий или четвертый раз пересекая черную яму, он услышал слабое прерывистое дыхание. Еле различимый звук подействовал на него, как удар грома.

— Дорвен? — позвал он, нашаривая дорогу в пространстве перед алтарем. Вот среди тьмы, на груде черных перьев, забелели бледная кожа и светлая рубашка девушки. Дьюранд рухнул рядом с ней на колени.

— Они мертвы, — сказал он. — Грачи. И Паладин. Морин — твой брат — жив. Дорвен?

Дыхания не слышалось.

— О нет! Нет!

Наскоро осмотрев возлюбленную, он не обнаружил на ее теле никаких видимых повреждений. Приподняв ей голову, попытался взглянуть на веки, но ничего не получилось.

Дьюранд, весь измазанный, пахнущий смертью, склонился к лицу возлюбленной — достаточно близко, чтобы поцеловать ее. Он должен почувствовать ее дыхание! Должен знать.

— Владыка Небесный, не отнимай ее у меня! Оставь ее мне!

Он все еще не был уверен, дышит ли она.

— Дорвен? Умоляю…

Веки девушки затрепетали.

— Ох!

— Дорвен? О боже!

Дьюранд на радостях так стиснул возлюбленную в объятиях, что она едва осталась жива, — можно было и дюжину здоровых мужчин задушить. Она легонько пошевелилась в его объятиях… И этого было довольно, чтобы он напрочь забыл обо всех клятвах, которые давал. Дьюранд припал к ее губам и целовал так глубоко и так страстно, что во всем мироздании не осталось для него ничего, кроме этой девушки, ее живого тела и предательского ликования в бушующей крови.