Ведьма с Лайм-стрит - Дэвид Джаэр

Единственное, что Гудини мог сделать в этой ситуации, – это превзойти его. Гарри уже исполнилось пятьдесят два года, он был вдвое старше Бея. Он весил на девять килограмм больше, чем во времена своей юности, страдал от повышенного давления и уже не прибегал к акробатическим трюкам. Но Гудини никогда не отказывался принять вызов. Итак, после нескольких недель упорных тренировок, он забрался в напоминавшую гроб коробку и опустился на дно бассейна в отеле «Шелтон». Оформленный в стиле восточной купальни, с высоким потолком и вычурными мраморными плитами, этот бассейн прекрасно подходил для демонстрации волшебства. Но Гудини настаивал, что этот трюк не требовал экстрасенсорных способностей или приобщения к восточным таинствам. Телефон находился там не для связи с мертвыми: благодаря этому устройству Гудини мог бы позвать на помощь, если бы почувствовал, что теряет сознание. Вот уже несколько десятков лет Гудини полагался на свою ловкость и превосходную физическую форму, но он знал: чтобы превзойти Рахмана Бея, ему нужно будет войти в медитацию и добиться полной неподвижности тела и остановки мыслей. Шесть пловцов удерживали гроб под водой, стоя на нем, и когда кто-то из них оскальзывался, ящик сотрясался, что доставляло ужасные мучения иллюзионисту. Его задача состояла в том, чтобы контролировать дыхание и расходовать как можно меньше кислорода. Врачи утверждали, что он не продержится под водой дольше пятнадцати минут. Но Гудини оставался там намного дольше, в то время как журналисты считали минуты, обмахиваясь соломенными канотье.

Выступление Гудини привлекло всеобщее внимание, но целью иллюзиониста было не развлечение публики или хвастовство своим искусством побега – целью было выживание. Гудини побил рекорд Рахмана Бея на полчаса. В запечатанном ящике-гробу нечем было дышать, и он задыхался, позабыв, где находится. Легкие горели. В слюне чувствовался привкус металла. Перед глазами вспыхивали и гасли желтые точки. Гудини чувствовал, что переволновался. Наконец-то он подал знак, что пора поднимать ящик. То было не триумфальное высвобождение от цепей, и кланяться было некому, но Гудини еще никогда не испытывал такого облегчения. Присутствующие зааплодировали, а врачи бросились к нему, как к пациенту в реанимации. Пульс зашкаливало. Верхнее давление резко возросло, нижнее – упало. Гудини весь взмок, лицо «побелело, как у мертвеца». Но он широко улыбался. Каррингтон потом говорил, что Гудини накачивал в ящик кислород через телефонную линию, иначе он не смог бы выжить там полтора часа. Но никто не слушал. Журналисты – все они явились сюда сугубо по приглашению – сгрудились вокруг Гудини, держа ручки наготове. Но ему нечего было сказать после этого, оказавшегося последним, воскрешения.

В мае, когда Гудини переругивался с медиумами на Капитолийском холме, в бостонских газетах писали о другой сенсации: «Миссис Крэндон предстоит суд». Обвинения никак не были связаны с духами, проблемы у Марджери возникли из-за ее пристрастия к быстрой езде: полицейский утверждал, что она чуть не сбила его патрульную машину с обрыва холма. Суд проходил в городе Уоберн. Марджери была признана виновной, но в итоге отделалась штрафом. Другой вердикт, принятый тем летом, куда сильнее повлиял на ее жизнь.

В июне Эрик Дингуолл официально выступил в поддержку медиумизма Марджери. В его публикации, которую все так долго ждали, он назвал способности Марджери «самыми удивительными из всех, когда-либо зафиксированных». Расхваливая ее верность делу и силу характера, он подчеркнул, что никогда не замечал никаких признаков мошенничества на ее сеансах. Он подробно описал удивительные проявления ее способностей, увиденные им на сеансах зимой 1925 года. Итак, он представил веские аргументы подлинности ее медиумизма.

А потом сам же от них отказался.

Признавая, что он считал способности Марджери подлинными, он заявил: «Больше я не придерживаюсь этой точки зрения и признаю, что я передумал». По словам Дингуолла, после двухмесячной серии экспериментов он начал что-то подозревать. Вспоминая сеансы, как сцены в давно увиденном фильме, он пришел к мнению, что способности медиума – это обман, а ее эктоплазма – подделка.

Однажды Уолтер засмеялся как раз в тот момент, когда загорелась вспышка фотоаппарата, и Дингуолл увидел, как дернулся вниз угол рта Марджери. Он понял, что смех призрака на самом деле исходил от его сестренки. Затем он заметил, что подергивания ленты на голове медиума совпадают по времени с проявлениями Уолтера. Поэтому Дингуолл и задумался: быть может, Гудини прав, и Мина использует рот или голову, вызывая эти эффекты. И хотя исследователь до сих пор не мог объяснить большинство феноменов, он подметил, что телеплазма, «так бодро приходившая в движение, когда контроль над руками медиума ослабевал, не шевелилась, когда контроль усиливался». Еще одним доказательством вины Марджери Дингуолл считал временные промежутки, когда на сеансах разрешалось включать красный свет. Уолтер запрещал какое-либо освещение в те моменты, когда эктоплазма формировалась, и Дингуолл счел подозрительным, что можно увидеть готовую телеплазматическую массу, но не проследить, как она выделяется из тела медиума. Однажды он коснулся эктоплазмы, и в этот момент Марджери отвернулась. Масса дернулась в ее сторону, и Дингуолл услышал, как телеплазма «сдулась», как надувной матрас.

Но больше всего его беспокоило состояние самой телеплазмы, особенно на последних сеансах. Дингуолл начал подозревать, что Элвуд Уорчестер и Уильям Макдугалл были правы: это вещество было тяжелым, дряблым и на ощупь напоминало внутренности животного, которые мясник выбросил бы на помойку. Поэтому Дингуолл вернулся к гипотезе своих коллег: что, если доктор Крэндон, опытный хирург, сшил куски мяса, придав им определенную форму, и затем поместил внутрь медиума? Дингуолл не мог смириться с мыслью, что эта сморщенная мерзкая масса – субстанция вечной жизни. И, наконец, Дингуолл заявил, что не может поддержать тезис о подлинности способностей Марджери – как и не обвиняет ее в мошенничестве. Он видел, в какую сторону движется ее медиумизм, и решил сойти с этого поезда до его крушения.

Малкольм Берд, в то время занимавший должность главного дознавателя Американского общества психических исследований (филиала Британского общества психических исследований, где Дингуолл обладал колоссальным влиянием), решил, что, поскольку Дингуолл выразил свои сомнения в способностях Марджери и эти сомнения разделял Гудини и гарвардская группа исследователей, нужно собрать беспристрастную группу экспертов, которые развеют эти сомнения раз и навсегда. Выступая перед руководством Американского общества, Берд призывал «либо оставить попытки доказательства людям с улицы, пусть они решают, существует медиумизм или нет, либо создать новую группу, которая попытается доказать подлинность экстрасенсорных способностей». Понимая, что общественность воспринимает его как сторонника Марджери, Берд посоветовал Обществу нанять второго дознавателя для исследования способностей медиума.

Генри К. Маккомас, уважаемый принстонский психолог, занял место Уолтера Принса. Он присутствовал на сеансах Марджери в сентябре 1926 года, когда по случаю Международной философской конференции в Гарварде Марджери предстала перед многими выдающимися учеными, приехавшими в Бостон с докладами.