Париж - Эдвард Резерфорд

– Но это же страшное зло.

– Не говори так, кузен. Тебя назовут еретиком и тоже зарубят. Держи рот на замке, умоляю тебя. И дверь тоже запри покрепче. Да, и не забывайте про повязки. Мне нужно идти.

Симон услышал, как отец закрывает дверь и запирает засовы, и прокрался в свою комнату. Он сел на кровать рядом с девочкой, которая еще спала, и стал думать, что же ему делать.

Часом позже он пришел опять на кухню, убедился, что родители в доме одни, и рассказал им о том, что сделал.

– Что?!

Мать молнией метнулась мимо него наверх, в его спальню. Через минуту она вернулась, взглянула на мужа, а потом на сына. Это был взгляд, полный упрека, граничившего с ненавистью. Симон никогда не сможет забыть его.

– Пьер, она должна уйти, – сказала Сюзанна. – Нужно избавиться от нее. – Мать в отчаянии вскинула руки. – У нас нет другого выхода!

– Мама, ты просто еще не знаешь ничего. – Симон затряс головой. – Папа тебе не передал, что рассказывал сегодня дядя Ги, а я все слышал с верха лестницы. На улицах убивают детей протестантов. И эту девочку тоже убьют. – Он переводил взгляд с одного родителя на другого. – Как мы можем ее выгнать?

Взрослые молчали.

И вдруг с лестницы послышался едва слышный звук. Потом другой. Это спускалась девочка. Она дошла до последней ступени и появилась в кухонной двери. Вид у нее был сонный. Но как только она нашла взглядом Симона, то подбежала к нему и взяла за руку.

– Я Констанция, – проговорила она.

Она прожила с ними две недели. Трудность состояла в том, что гостью нужно было прятать.

– Никто не должен знать, что она у нас, – внушал семье Пьер. – Ни служанка, ни подмастерье. Ни даже кузен Ги. Одно неосторожное слово, оговорка – и секрет раскрыт.

Он не хотел говорить вслух, к чему это может привести.

Сохранить тайну можно было только одним способом.

– Она должна оставаться в твоей комнате, Симон, все время. И никто не должен туда входить. То есть придется тебе притвориться больным.

Симон понимал, что имеет в виду отец: он привел девочку в дом, значит ему и нести ответственность за это.

С девочкой Пьер говорил мягким тоном, но слова его были суровы. Первым делом он надел ей на руку белую повязку.

– Если тебя кто-то спросит, говори, что ты католичка, – велел он Констанции. – Если скажешь, что протестантка, тебя убьют так же, как твою мать и твоего отца. – Ему было тяжело говорить такое, но он знал, что это необходимо. – И может, убьют и всех нас.

Маленькая Констанция кивнула. Она поняла.

– Если же кто-нибудь увидит ее, – продолжал Пьер, – мы скажем, что она наша дальняя родственница, которая приехала погостить. Но люди обязательно что-нибудь заподозрят. Так что давайте прятать Констанцию от всех, пока не придумаем, как быть дальше.

Осторожные расспросы позволили семье Ренар узнать историю девочки.

Ее родители приехали из крупного западного порта Ла-Рошель в числе других торговцев и ремесленников: было сочтено, что королевская свадьба дает возможность посетить Париж, ничего не опасаясь. Они остановились в таверне. Отца вытащили из кровати среди ночи и убили на месте, а мать сумела убежать с ребенком. Когда за их спинами раздался топот копыт, она шепотом велела дочке спрятаться и толкнула ее в тень аллеи, мимо которой они как раз пробегали. И всего через несколько шагов женщину догнали и убили.

– Кто-нибудь еще из ваших родственников приехал с вами? – спросила девочку Сюзанна. – (Малютка покачала головой.) – А в Ла-Рошели кто-нибудь из родни остался?

– Тетя и дядя.

– Коли будет Господу угодно, – сказал потом Пьер жене, – мы переправим ее в Ла-Рошель, когда станет безопасно.

Они оба помолчали. Никто не высказал вслух мысль, которая пришла им одновременно: если только не перебьют и всех протестантов в Ла-Рошели.

В первые дни семейство Ренар трепетало от страха. Ужасное кровопролитие в день святого Варфоломея продлилось далеко за полночь. Оценки количества жертв разнились, но в одном только Париже были убиты тысячи людей. Потом стали приходить вести о массовых убийствах в других городах и селах. То, что в Париже начала королевская семья вместе с Гизами, оголтелые толпы подхватили по всей Франции. Орлеан, Лион, Руан, Бордо – в одном городе за другим вспыхивала резня, и католики уничтожали протестантов тысячами. Тем не менее оплот протестантства Ла-Рошель пока оставался неприступным. Но кто знал, надолго ли?

Известия о происходящем во Франции облетели всю Европу. Папа римский направил королю Франции официальное поздравление, заказал художнику Вазари увековечить событие на холсте и приказал отныне петь в эту дату гимн «Тебя, Бога, хвалим». О короле Испании говорили, что его смех слышали лишь однажды: когда он узнал о расправе над протестантами. Только один великий католический правитель – император Священной Римской империи – имел сомнения насчет массовых убийств: он счел их нехристианским деянием. В самой же Франции Варфоломеевская ночь имела одно непосредственное следствие. Новость в дом Пьера Ренара принес кузен Ги, навестивший родственников наутро после резни.

– Король Генрих Наваррский перешел в католичество. Так что теперь наша королева Медичи имеет зятя-католика.

– Ты думаешь, это было искреннее обращение? – спросил Пьер.

– О да. Ему велели немедленно принять католичество, а не то ему отрубят голову прямо на месте.

Для Симона и маленькой Констанции это было странное время. Дверь в спальню постоянно держали закрытой. Время от времени к ним заходила мать мальчика и приносила немного бульона или другой еды, которая считалась полезной для больного ребенка, держа вторую порцию в кармане, и кормила обоих. Потом она оставалась с ними за разговором еще несколько минут, но отвечать ей разрешалось только Симону. После ее ухода двое детей оставались одни и вели себя тихо, как мышки.

Служанка проходила мимо их двери каждый день, но открыть ее не смела, запуганная Сюзанной.

– Я не хочу, чтобы ты тоже заболела, – строго сказала девушке хозяйка. – Кто тогда будет делать твою работу?

Подмастерье один раз поинтересовался у Пьера, не заболел ли Симон оттого, что очень перепугался в день резни, но Пьер решительно отмел эту идею.

– Его залихорадило еще с вечера, – сказал он. – И вообще, он ничего такого не видел.

Однако каждый день ближе к вечеру Пьер с женой старались дать детям возможность ненадолго покинуть комнату: или Пьер уходил с подмастерьем по делам, а Сюзанна отправляла служанку куда-нибудь с поручением, или наоборот. Потом оставшийся дома родитель смотрел за дверью, а дети спускались и шли на задний двор, где их никто не мог видеть, чтобы подышать свежим воздухом и побегать. Им даже разрешали играть в мяч при условии, что говорить они будут только шепотом. Так они проводили час или два ежедневно.