Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Я ощутила его хозяина, ощутила, как холодный ветер по коже.Он шел ко мне, за мной, по линии моей ауры, как по нити в лабиринте. Япопыталась отсечь его, свернуть ауру обратно в себя, но никогда я раньше такогоне пробовала и потому действовала недостаточно быстро. Аура - это твоймагический щит, твоя броня. Когда я бросила ею в труп, я открылась для всего ивсех. Я думала, что понимаю степень риска, но ошиблась.

Сила хозяина трупа рванулась ко мне, как пламя по полоскеразлитого бензина, и когда он ударил, был момент, что я закинула назад голову ине могла дышать. Сердце мое затрепетало и остановилось. Тело свалилось на пол,но больно не было, будто я уже онемела. Перед глазами стало темнеть, сереть,чернеть, и в черноте раздался голос:

"У меня слуг много. Тот, кого ты остановила, для меняничего не значит. Ты гибнешь вотще".

Я ощутила его гнев, ярость, что я осмелилась бросить емувызов.

Я попыталась найти слова в ответ на его голос, и оказалось,что могу найти:

- Пошел ты на...

Я попыталась рассмеяться над ним, над его бессилием, но ужене могла. Темнота стала гуще, исчез голос хозяина и мой, и осталось... ничегоне осталось.

Первым признаком того, что я жива, была боль. Вторым - свет.В груди горел огонь. Я рывком пришла в сознание, ловя ртом воздух, пытаясьвыдернуть из себя это жжение. Заморгала. Белый свет. Голоса.

- Держите ее!

Кто-то придерживал меня за ноги и руки. Я пыталасьотбиваться, но не чувствовала собственного тела.

- Давление восемьдесят на шестьдесят, быстро падает.

Чьи-то тени надо мной, не рассмотреть. Резкий укол в руку,игла. Мужское лицо перед глазами, очки в металлической оправе, светлые волосы.Лицо расплывается в беловатый туман.

Серые пятна перед глазами, как на экране, когда пленкакончается. Я снова стала проваливаться вниз, назад.

Мужской голос:

- Мы ее теряем!

Темнота поглощает боль и свет. В темноту вплывает женскийголос: "Дайте я попробую". Тишина во тьме. Чужих голосов на этот разнет. Ничего, только плывущая темнота и я. А потом - только темнота.

Я проснулась от запаха шалфейных курений. Шалфей очищает иизбавляет от отрицательных воздействий, любила говорить моя учительницаМарианна, когда я жаловалась на запах. У меня от этих курений всегда головаболела. Я снова в Теннесси, с Марианной? Не помню, как туда попала. Открылаглаза, чтобы посмотреть, где я. Ага, в больничной палате. Если тебе частоприходится оклемываться в больничной палате, то узнаешь знакомые приметы.

Я лежала, моргая от света, счастливая, что очнулась. Чтожива.

К моей кровати подошла женщина, она улыбалась. Черные волосыдоходили до плеч, обрамляя волевое лицо. Глаза для такого лица маловаты, носмотрели они на меня так, будто знали что-то мне неизвестное, и это былохорошее "что-то" или хотя бы важное. Одета она была во что-то длинноеи просторное с фиолетовым узором в красную крапинку.

Я попыталась заговорить, прочистила горло. Женщина взяла сприкроватной тумбочки стакан, и многочисленные ожерелья на ней зазвенели. Онанаклонила соломинку, чтобы я могла попить. На одном из ожерелий виселапентаграмма.

- Не сестра, - сказала я, и голос у меня был хриплый. Онаснова подала мне воду, и я приняла. Попыталась заговорить еще раз, и на этотраз голос уже был больше похож на мой. - Вы не сестра.

Она улыбнулась, и это обыкновенное лицо стало прекрасным, асветящийся в глазах интеллект вообще сделал ее неотразимой.

- Как вам удалось сразу об этом догадаться?

У нее был мягкий рокочущий акцент, который я не моглаопределить. Мексиканский, испанский, но не совсем.

- Во-первых, вы слишком хорошо одеты для сестры. Во-вторых,пентаграмма.

Я попыталась показать рукой, но она была привязана к доске,и в вену вставлена капельница. На кисти белела повязка, и я вспомнила, как меняукусил труп. Поэтому я выполнила этот жест правой рукой, которая вроде бы непострадала. Вообще на левой у меня вроде как надпись "резать здесь".Или "кусать здесь", или что еще делать здесь. Я пошевелила пальцамилевой руки, чтобы проверить, слушаются ли они. Слушались. Даже не очень болело,только стягивало кожу.

Женщина смотрела на меня своими необычными глазами.

- Я Леонора Эванс. Кажется, вы знакомы с моим мужем.

- Вы жена доктора Эванса?

Она кивнула.

- Он говорил, что вы ведь... колдунья.

Она снова кивнула:

- Я приехала в больницу ради вас, как вы это говорите? В туже секунду.

На словах "как вы это говорите" акцент ее сталзаметнее.

- В каком смысле - ради меня? - спросила я.

Она села на стул возле кровати, и я подумала, давно ли оназдесь присматривает за мной.

- Врачи смогли запустить ваше сердце, но не могли удержать втеле жизнь.

Я покачала головой, и у меня где-то за глазами сталарождаться головная боль.

- Вы не могли бы погасить благовония? У меня от шалфеявсегда болит голова.

Она не стала задавать вопросы, просто встала и подошла кстолику на колесах, которые используют во всех больницах. Там стояла палочкаблаговонии в курильнице, длинный деревянный жезл, маленький нож и две горящиесвечи. Это был алтарь. Ее алтарь или его портативный вариант.

- Поймите меня правильно, но почему здесь вы, а не сестра?

Она ответила, не оборачиваясь, гася палочку в курильнице:

- Потому что, если бы напавшее на вас создание попыталосьубить вас еще раз, сестра бы вряд ли даже заметила, а потом уже стало быпоздно.

Она вернулась и села у моей кровати.

Я уставилась на нее:

- Вряд ли сестра бы не заметила мертвеца-людоеда.

Она улыбнулась, терпеливо, почти снисходительно.

- Мы с вами обе знаем, что, как бы ни были ужасны слуги,истинную опасность представляет хозяин.

Я вытаращила глаза - ничего не могла с собой сделать.

- Откуда... откуда вы знаете?

- Я коснулась его силы, когда помогала изгнать его из вас.Слышала его голос, ощущала его самого. Он хочет твоей смерти, Анита. Хочетвыпустить из тебя жизнь.

Я проглотила слюну, пульс забился чаще.

- Я бы хотела, чтобы пришла сестра, если можно.

- Ты меня боишься? - спросила она, улыбаясь.