Олег Борисов - Александр Аркадьевич Горбунов

полюбит меня оттого, что я напялю парик. Да и можно ли быть любимым всеми? Сомнительно. Есть нарциссы, а есть… марсии. Меня так однажды окрестил Копелян. Мы пили коньяк у меня в грим-уборной, он несколько раз заходил ко мне после «Чулимска». «С одной стороны, в этом слове есть что-то марсианское, — говорит он, — непреклонное… С другой, понимаешь, это такие сатиры, как мы с тобой, покрытые шерстью… любят вино, забияки, немного похотливые (?!). А главное, у них извечный спор с Аполлоном. — Копелян тут очень хитро на меня посмотрел и закурил трубку. — Мы ведь не боимся того, что с нас сдерут шкуру? Ни ты, ни я — хоть три шкуры. А с Марсия шкуру содрали. Они ведь — эти аполлончики — правды не любят… Когда мы с тобой помрем, знаешь, наши шкуры где-то там, у кабинета Товстоногова, должны вывесить. Так гласит предание. И они начнут шевелиться, если услышат хоть слово правды. И, наоборот, шевелиться не будут ни за что, если кругом будет ложь. Вот мы их как уделаем!»

Вернувшись домой, я взял с полки Мифологический словарь и все про Марсия прочитал. Что-то в нем нравилось, что-то не очень. Нравилось, что покрыт шерстью — значит, колючий. И что бородатый нравилось. А обидно было то, что никогда уже не быть Аполлоном!

Мы только что с Юрой обсуждали, как сделать «Петербург» Белого. Строили планы. И Караулов везде пишет, что я должен играть Аблеухова. Но Аблеухов-то — Аполлон! Да не просто Аполлон, а еще и Аполлон Аполлонович!!

Вот отпущу сейчас бороду — для Левы, для «Вишневого сада», и, может, для Рагина. Будет своя. Не нужно клеить. И, конечно, все без грима. И все они — и Фирс, и Рагин — будут непохожи — это непременное условие… Когда-то я уже отпускал бороду — для «Аткинса». Жаль, Алена бороду не признает. Она не любит, что я ее все время расчесываю.

Надо все-таки узнать, откуда это: «…быть лицеприятным — нехорошо, такой человек и за кусок хлеба сделает неправду». Вертится в голове…

Девятый кирпичик осторожно — обольщения!

На первый взгляд этот кирпичик к профессии отношения не имеет. Но зато, как говорил все тот же Жевакин, «это уже касается насчет личности». Если, конечно, таковая в наличии. На пути у этой личности обольщений, соблазнов предостаточно. И вот самое неприятное: актеры любят режиссировать. Хлебом не корми. Никто не хочет посмотреть на себя со стороны — на режиссуре обжигаются, но снова — за режиссуру! Как дурман. Как для музыканта дирижерская палочка. Но у музыкантов есть возможность спрятаться за ноты (многие из них так и говорят: я играю только то, что написано в нотах, — и все!). Что же делать остальным? Неужели нельзя, чтобы: и швец, и жнец, и на дуде игрец?

Вот что предлагает мой герой, Человек в футляре: «…скрестить бы нашу нацию с немецкой, мы бы тогда все смогли. У нас и колбаски бы тогда были не хуже немецких».

У Сергея Юрского есть по этому поводу замечательный рассказ. Как встретились два артиста: немецкий и советский. Немецкий допытывается у советского, как строится его рабочий день. Советский начинает с того, что встает рано.

«Ах, вы рано встаете?» — перебивает немец. «Да, встаю рано, чищу зубы, завтракаю…» — «Ах, вы завтракаете?..» — опять удивляется немец. Наш «выкладывает» ему весь свой рабочий день: бегу, говорит, на репетицию, потом, после репетиции, на телевидение, потом чиню машину, перекусываю, заезжаю за женой, вечером на спектакль, после спектакля еще в гости… Немец все переспрашивает: «Ах, вы бежите на репетицию?..», «Ах, вы…» И наконец, когда день кончился, делает резюме: «И что же — такой мизерный результат?» Наш соглашается: «Да, такой мизерный результат!»

Один раз на режиссуре «обжегся» и я. Результат был действительно мизерный — фильму «Стежки-дорожки», где я еще играл и главную роль, Украина присудила четвертую категорию. Ниже уже не бывает. Москва положение исправила: в результате вышла третья.

Сценарий Зарудного был плохонький, но это меня не остановило — мне было 33! Да и как отказаться, когда дают возможность снять кино! Я решил, что сценарий буду править по ходу дела и что приглашу Артура Войтецкого как сорежиссера. Понимал, что одному не потянуть (хорошо, понимал хоть это!).

Меня тянуло к камере! К тому времени у меня была уже своя, любительская, фирмы «Сиконик». Я купил ее у Галины Самцовой (недавно в Лондоне мы встретились и вспоминали то время!). А началось с того, что Валерий Парсегов, замечательный танцовщик, мой друг, порвал ахилл. У Парсегова был знаменитый на весь мир прыжок. Он был уже лауреатом премии Нижинского… Купил себе такую камеру, чтобы снимать под водой (пока не срастется ахилл, танцевать он все равно не мог). Получился замечательный фильм про то, как он плавал и изучал всевозможные водоросли, медуз. Попросил меня его фильм озвучить, мы вместе монтировали и писали текст… и я заболел этим.

Сначала купил себе ласты с трубкой, а потом уже камеру. Снимал маленького Юрку, рыбалку на Трухановом острове, Базиля на тренировке. К камере докупил монтажный столик, проектор «Луч», раздвижной экран, магнитофон «Десна» и чешский микрофон на трех ножках. Получались пятнадцатиминутные фильмы. Юра выступал в качестве монтажера: сортировал, развешивал пленки на гвоздики. Пленка была советская, проектор жевал эту пленку, я доставал скотч (это тогда была редкость!) и склеивал ее на монтажном столике. Так я подумал, что могу выйти и на большой экран… Однако когда увидел «Стежки-дорожки» в окончательном виде, то для себя решил: больше притязаний на режиссуру не будет!

Конечно, другие искушения тоже подстерегают. Так, забавно, что все вдруг запели. Все как один. (Самовыражение? Невостребованность?) Не важно, есть ли слух, голос. Хорошо, когда это «самовыражение» вплетено в ткань, в действие. Я, например, люблю свою песенку из «Рабочего поселка». Последняя из тех, что я пел, — о таракане даже представляла интонационные трудности, и мне пришлось взять несколько уроков у композитора.

Когда-то я хотел заниматься этим всерьез и записал на свою «Десну» (о ней уже шла речь) «Песенку американского солдата» и «Всю ночь кричали петухи». Об этих записях узнал М. Ф. Романов и попросил дать ему послушать. Слушал он дважды, напряженно. Потом воцарилось молчание… Говорил он тихо: «Понимаете, Олег, вы талантливый человек. Если начнете петь, то рано или поздно это у вас получится. На определенном уровне… В футбол — тоже получится на определенном уровне. Даже если захотите манекенщиком… (!!). Но чем больше будете размениваться, тем больше будете терять в профессии. Учтите,