Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола - Джон Эрнст Стейнбек

Не менее захватывающе наблюдать, как растет мастерство Мэлори в ходе написания книги. Если в первых главах нашему взору предстают несвязные предложения, перепутанные события и персонажи, то по мере продвижения манера изложения становится гладкой, диалоги приобретают остроту и убедительность, а герои из сухих символов превращаются в живых людей — это при том, что сам автор сознательно старается сохранять символику. И все, я уверен, благодаря тому, что Мэлори учится писать. Он постепенно превращается в большого мастера, и процесс этот происходит у нас на глазах. Это видится мне чрезвычайно интересным и поучительным, а потому в своей книге я не собираюсь ничего менять. В процессе совершенствования я намереваюсь следовать за Мэлори, и глядишь — чем черт не шутит — может, и сам чему-нибудь научусь. Это может оказаться увлекательным занятием, если только мне удастся избавиться от ощущения спешки, которое пока лишь нарастает внутри меня. Это стало настоящим проклятием, и главное — зачем, во имя чего? Может, все дело в том, что я написал слишком много книг — вместо одной, главной? Увы, у Мэлори было одно важное преимущество передо мной. Он слишком часто сидел в тюрьме, а там, как известно, торопиться некуда (ну, за исключением тех нечастых случаев, когда он стремился сбежать).

ЧЕЙЗУ

Сэг-Харбор, 9 января 1957 г.

Я все продолжаю читать, причем очень медленно. Буквально шевелю губами при чтении. Элейн успевает проглотить четыре книги за то время, пока я осиливаю одну. Но тут уж ничего не поделать. В любом случае я получаю удовольствие, и ничто не может мне помешать.

В следующий понедельник собираюсь в Нью-Йорк. На той неделе хочу пообедать с Адамсом из Публичной библиотеки — в четверг, либо, если он не сможет, в среду или пятницу. Он собирается привести с собой доктора Бюлера (Вы, наверное, слышали это имя в связи с работами по Средневековью и Ренессансу). Адаме говорит о Бюлере: «К своему предмету он относится почти сладострастно». Как бы то ни было, они оба — полезные и отзывчивые люди. Я надеюсь, Вы тоже сможете к нам присоединиться. Я бы предложил встретиться в «Колони-бар» в следующий четверг, 17-го, где-то в половине первого. Сможете прийти? Если выяснится, что им это время не подходит, то я перезвоню и сообщу Вам. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы тоже присутствовали на встрече.

У меня появилось множество наметок, но это все большей частью смутные догадки. Ну, и оставим в таком виде. Я считаю, что нет ничего опаснее, чем надуманные теории плохо информированных ученых. Полагаю, что для Мэлори это тоже не имело бы особого значения. Не могу даже передать, как я благодарен за присланные книги. Однако мне понадобится много времени, чтобы их прочитать. Я позвоню, когда буду в городе.

ЧЕЙЗУ

Нью-Йорк, 18 февраля 1957 г.

Нет, право, Ваши благодарности мне — это просто смешно. Вы вкладываете во все это столько ума и души, что я никогда не смогу с Вами рассчитаться. А ведь в будущем нам предстоит еще больше трудиться. Слава Богу, что нам обоим нравится эта работа…

В ближайшее время, когда буду в состоянии — а это не так уж далеко, — я намереваюсь отказаться от всего и посвятить себе выработке общей схемы романа, чтобы увидеть, что меня ждет в будущем.

Хочу поделиться своими наблюдениями. Наш Мэлори был человеком, который очень аккуратно обращается со словами. Он нигде не пишет «французские книги» — только «французская книга». Другими словами, ему не нужна была целая библиотека, и у нас нет никаких свидетельств, что он таковой пользовался. Он нигде не ссылается на аллитеративную поэму на английском языке или же на Гальфрида Монмутского. Мэлори был не ученым, а писателем-романистом — точно так же, как Шекспир был драматургом. Нам известно, откуда Шекспир черпал свои знания по английской истории — слишком явные прослеживаются параллели, — но вот откуда взялись его Верона, его Венеция, Падуя, Рим и Афины? По непонятным причинам утвердилось мнение, будто эти два великих человека, Мэлори и Шекспир, ничего не читали и не слушали. Предполагается, что все свои знания они впитывали из окружающей среды — мимоходом, не прикладывая особых усилий. Я читал «Мабиногион» тридцать лет назад, но это не помешало мне в «Благостном четверге» рассказать о несчастном рыцаре, который сделал себе жену из цветов. А где-то в другом месте я привожу историю о человеке, который повесил мышь за воровство. И это я! А ведь Мэлори и Шекспир по части памяти дадут мне сто очков вперед.

И еще: мне хотелось бы немного поработать над существующей гипотезой о том, «Смерть Артура» имела своей целью выразить политический протест.

Когда Шекспир хотел в своих произведениях выступить против короны, то он, будучи умным человеком, нападал не на современников Тюдоров, а на какую-нибудь из прежних династий. Причем выбирал такие, к которым Елизавета — сама происходившая от валлийского выскочки — относилась не слишком хорошо. И правильно, ибо прямое нападение на королевскую власть равносильно самоубийству. Правило это действовало как при Шекспире, так и во времена Мэлори. Теперь давайте посмотрим, как бы Вы себя чувствовали на месте Невилла, герцога Уорика в эпоху правления Генриха IV. Ведь такой король мог творить что угодно.

Позвольте рассказать одну историю из моей жизни. Когда появился в продаже мой роман «Гроздья гнева», многие люди ужасно разозлились. И тогда мой друг помощник шерифа Санта-Клары сказал следующее: «Никогда не заходи в номер отеля один. Веди поминутные записи; если покидаешь ранчо, то только в обществе одного-двух друзей; но в особенности никогда не оставайся в отеле один». — «Почему?» — спросил я. «Может, я подставляюсь под удар, — сказал он, — но ты должен знать: парни готовят против тебя дело об изнасиловании. Ты заходишь один в гостиницу, туда же заходит какая-нибудь дамочка, разрывает на себе одежду, царапает лицо и начинает орать благим матом. А тебе потом придется доказывать, что ты ни при чем. Пойми, твою книгу они не тронут, но есть и более простые пути».

Это было ужасное ощущение, Чейз, особенно, потому что я знал: такое срабатывает. После такого никто никогда бы не поверил моей книге. И я последовал его совету. До тех пор, пока накал страстей не спал, я никуда не ездил в одиночестве. А ведь подобная ситуация — не наше изобретение.

Конечно же, рыцарь-узник чувствует себя несчастным, но ему, по крайней мере, не приходилось мучиться сознанием собственной вины. И здесь, по-моему, таятся корни всех историй о рыцарях, силою колдовства взятых в плен. Еще совсем недавно мы наблюдали, как одно только подозрение в принадлежности к коммунистам могло разрушить жизнь человека. Причем часто случалось, что обвинение исходило от заведомого лжеца, и все равно это ничего не меняло — человек погибал. Если это так легко сделать в наше время, то что же тогда говорить о пятнадцатом веке!

Нам известно, по какой причине оказался в тюрьме Сервантес. Но что мы знаем наверняка о Мэлори?

Чейз, я хочу сказать, что никогда прежде мне не доводилось встречать человека, который бы получал от работы такое же удовольствие, как Вы. Нас с Вами снедает один и тот же огонь. Если нам удастся успешно завершить нашу работу, то мы соберем камыш и устроим маленький костерок в вестибюле факультетского клуба. Ведь действительно здорово, не правда ли? И я во всем нахожу параллели с нашим собственным временем.