Первая формула - Р. Р. Вирди

вскрыл им горло, а на следующий день был объявлен королем воров и воробьев.

Можно услышать, что я отравил Митху, Аскара и Билу и помогла мне маленькая Кайя, которая всегда ненавидела повелителя воробьев, ко мне же питала слабость. Ни одна из этих историй не содержит и крохи истины. В холодном сердце маленькой Кайи не было места ни для меня, ни для Митху. Ее заботили лишь собственные обязанности, волновал лишь сегодняшний день – и то я в этом не уверен.

Так или иначе, уже к полудню на улицах Кешума звучало мое новое прозвище.

Хуни.

Проливающий кровь…

И те, кто не знал моего настоящего имени, его узнали.

По-другому и быть не могло – ведь воробьи теперь стали моими.

Я намерен был сделать все, чтобы их не обижали и не продавали в рабство.

35

Новые возможности

Кто-то может подумать, что кутри обязательно привлекут три упавших с крыши тела, однако у них были более насущные заботы. Среди кутри немало азартных игроков, и по таким пустякам они от игры не отрываются, разве что богатые купцы поручат им хорошую подработку помимо государственных обязанностей. Смерть трех человек, управлявших бандой воришек-беспризорников, чиновников не слишком обеспокоила. Поскольку воробьи не наносили ущерба прибыльной торговле на Золотом Пути и не мешали частным лавочкам власть имущих – о них не стоило и думать.

Так что троица спокойно валялась на улице.

Посланник от Коли, дрожа всем телом, не смел сойти с места. Куда там – вот-вот грохнется в обморок.

У меня тоже тряслись руки, однако то, что произошло, уже не отменишь, и мне не следовало выказывать страх. Я не знал, чего ждать от тощего: вдруг он по-прежнему тверд в намерении забрать наших воробьев по приказу Коли?

Стоило один раз сложить ткань разума – и во мне вдруг проснулся опыт из прошлой жизни. Я задумался: что сейчас можно использовать? Дельная мысль пришла быстро.

Допустим, на крыше идет театральное представление. Стало быть, мне следует убедить тощего, что я убью его, не задумываясь. Более того – именно это и планирую сделать.

Выдохнув, я припомнил позы, которые обычно принимал Махам, изображая героя, готового вершить правосудие. Внушил себе ленивую уверенность большого кота, собирающегося наброситься на легкую добычу, и меч в руке тут же перестал трястись.

– Если хоть пальцем тронешь Таки – последуешь за дружками. Митху утверждал, что умеет летать. Он ошибался. Как насчет тебя?

Я замолчал, вопросительно выгнув бровь, и воспользовался наступившей паузой, чтобы отдышаться.

Тощий облизал губы. Посмотрел на Таки, словно взвешивая в уме мешок риса и прикидывая затраты. Затем взглянул на кромку крыши, с которой только что упали трое мужчин, и поднял руки.

– Я точно знаю, что летать не умею. И пробовать не хочу. – Приложив руку к сердцу, он протянул ее мне: – Прими наилучшие пожелания, новый король воробьев! Я вернусь к Коли и расскажу ему, что Митху… нас покинул. Мне не нужны неприятности – ни от вас, ни от моего хозяина.

Я стоял как вкопанный – даже мышцы спины заныли от полной неподвижности, – пока посланник Коли не ступил на лестницу. Удостоверившись, что он исчез из вида, я опустился на колени; меч, звякнув, упал рядом. Девчонки кинулись ко мне.

Ника подхватила меня под мышки и помогла встать на ноги. Я попытался заговорить, однако не смог: в груди словно шевелилось полчище змей. Повел рукой, отстраняя девочку, и она сделала шаг назад как раз в тот миг, когда меня вырвало с кромки крыши. Живот сводило судорогами, горло горело огнем. Меня снова вытошнило, хотя в желудке уже ничего не осталось. Из горла потекла горячая слюна.

– Проверь…

Ника прижала пальчик к моим губам:

– Молчи. Мони, Шипу, принесите воду, сок… Хоть что-нибудь!

Девочки сорвались с места.

Я повернулся к своему брату-воробью, застывшему в ступоре, и тихо прохрипел:

– Таки!

Мальчик не обратил на меня ни малейшего внимания. Стоял, уставившись в стену, а его глаза приобрели такой же белесый цвет, как у Митху. Раньше я такого за ним не замечал.

Значит, ему дали белую отраду? Точно… Как же еще успокоить испуганного ребенка, как заставить его слепо подчиняться? Капнул в глаз – и делай что хочешь, лишь давай очередную дозу.

Я выбился из сил, мой огонь потух, и снова разжечь в себе гнев уже не получалось.

– Уведите его вниз.

– Давай ты пойдешь первым. По-моему, Таки никуда не собирается, – строго взглянула на меня Ника.

Смолчать я не мог. Момент не лучший, но какая разница? В спорах со слабым полом я был не силен.

– А если он решит, что хочет полетать, как Митху? – Каждое слово давалось с болью.

Ника бросила на меня сердитый взгляд:

– Таки?

В ее голосе зазвучала нежность, которой я никогда от нее не слышал – разве что в редкие минуты, когда мы делились детскими воспоминаниями.

Мальчишка обернулся – медленно, лениво, словно находился под водой:

– А?

– Таки, это я, Ника! Твоя сестра… Смена закончилась, пора возвращаться к себе в комнату. Ты ведь это помнишь, правда?

Таки заморгал, словно собираясь с мыслями, осмотрелся вокруг и наконец кивнул:

– Да… Вроде помню. – Он заковылял к нам, заплетаясь в собственных ногах.

Ника нежно сжала его руку:

– Пойдем, Таки. Сейчас мы тебя устроим, и маленькая Кайя принесет поесть. Ари, пошли.

Она метнула на меня взгляд, намекая: если не подчинюсь – то, что произошло на крыше, покажется цветочками. Я неохотно кивнул.

– Вот и хорошо… – Она шагнула на лестницу, ведущую к покоям Митху. – Таки, иди к себе. Я чуть позже тебя проведаю.

Мальчик молча ушел, а Ника усадила меня в кресло Митху, вытерла пот со лба подолом своей рубахи и отвела в сторону прилипшие к коже пряди.

– Ари, ты весь бледный и жутко дрожишь…

– А как, по-твоему, должен выглядеть мальчик, только что убивший трех человек? – слабо улыбнулся я.

Ника закусила губу и снова протерла мне лицо.

– Знаю, тебе тяжело.

Кивать я не стал – побоялся, что потом не смогу поднять голову, и лишь осел поглубже в кресле.

– Во время схватки тяжело не было. Пожалуй, наоборот. – Я сглотнул, пытаясь смочить пересохшее горло. – И кто я теперь после этого?

Я подумал о Коли и о той давней ночи, о легкости, с которой он уничтожил мою семью. Значит, теперь я ничем от него не отличаюсь? Наверняка людям, наблюдавшим за падением Митху и его охранников, превратившихся в пропитанные кровью безвольные тюки,