Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур

Однако Мустафа III был человеком отнюдь не миролюбивого характера. Он обладал неутомимой энергией и трудолюбием, был готов вести свой народ и отстаивать интересы своей страны. У молодого султана имелась та искра духа завоеваний, начисто отсутствовавшая у его ближайших предшественников, которая вдохновляла его далеких османских предков. Однако, в отличие от них, искра завоевателя у Мустафы далеко не всегда сдерживалась хладнокровием, присущим его предкам. С момента восхождения на престол Мустафа решил править, как приличествует султану, раз уж он им стал. Принимая во время инаугурации положенную по традиции чашу шербета, он намекнул янычарам на военные планы. «Друзья, — заверил он их, — я надеюсь весной следующего года выпить ее вместе с вами под стенами Бендер».

Мустафа III был уверен, что Порте следует играть более воинственную роль в европейских делах. Однако только после смерти Рагиба в 1763 году Мустафа смог начать править самостоятельно. Этот шаг совпал по времени с внезапным приходом к власти нового воинственного врага, способного и неразборчивого в средствах, императрицы Екатерины Великой. «Семирамида Севера» вознеслась на трон с помощью военного переворота вместо Петра III, ее распутного и беспомощного супруга. Екатерина вынашивала сокровенную мысль — ей хотелось стать царицей на берегах Босфора, расчленив для этого Османскую империю.

Но сначала смерть польского короля Августа III вновь поставила вопрос о разделе Польши. Разглядев союзника в прежнем враге Фридрихе Великом, русская царица пошла с ним в 1764 году на нечестивый союз против независимости Польши. При попустительстве со стороны Австрии этот союз привел к оккупации и разделу Польши русскими и прусскими войсками и к навязыванию в качестве короля Польши бывшего любовника Екатерины, ставшего последним польским королем.

Мустафа III был крайне возмущен этим обманным актом российской агрессии. Протестуя против ставленника Екатерины, он заявил: «Я найду средства унизить этих „неверных“». Но диван все еще был против войны, да и силы империи не были готовы воевать. Порта первоначально не предприняла ничего большего, чем пассивный протест, позволяя, несмотря на мольбы страдающих поляков, ввести себя в заблуждение русским и прусским послами. Екатерину устраивало, чтобы Порта не поднимала шума до тех пор, пока она не расправится с Польшей, и, как она обнаружила, русское золото могло покупать весьма влиятельные голоса в диване.

Царица не делала особого секрета из своего конечного намерения подобным образом избавиться и от Османской империи, и достаточно скоро это стало очевидным. Вероломно подготавливаемые внутренние конфликты разжигались русскими агентами в разных частях империи — в Монтенегро (Черногории), Албании, Молдавии и Валахии, в Грузии и в районе Крыма. Здесь, в Новой Сербии, между Бугом и границей Украины, русские укрепили пограничную зону, объявленную нейтральной по Белградскому договору, тем самым перерезая коммуникации между турками и татарами в случае войны. Последним актом провокации было преследование поляков, бежавших в османскую вассальную территорию татарского хана в Балте, около границы с Бессарабией, которую они осадили и сожгли дотла, истребляя и поляков, и турок. Это было вопиющим нарушением договора и не могло не вызвать негодования султана. Диван изменил свою политику и сделал выбор в пользу немедленного объявления войны. Только великий визирь Мухсинзаде-паша был против этого решения, не в принципе, а на основании того, что вооруженные силы и приграничная оборона империи все еще не готовы. По его мнению, ни одна военная операция все равно не может быть начата раньше будущей весны и подобное ненужное предупреждение даст России существенное преимущество.

Но нетерпеливый султан видел лишь, что наконец-то и у него появился шанс. Он уволил великого визиря и с чрезмерной поспешностью через его преемника, Хамза-пашу, вручил ультиматум русскому посланнику Обрескову, требуя, чтобы царица вывела свои войска из Польши. Когда Обресков, в нарушение инструкции из Санкт-Петербурга, отказался подписать ультиматум, он был заключен в замок Семи башен, и России была объявлена война. Франция, как «старинный и верный союзник», в течение некоторого времени оказывала давление на диван, подчеркивая необходимость такого действа. Ее тогдашний посол в Порте, де Вержен, получил в Версале указание Шуазеля убедить турецких министров в нарастающей опасности действий русских в Польше и других местах. Напрасно де Вержен предупреждал Версаль о степени неготовности турок к войне. Теперь все иллюзии рассеялись. Когда барон де Тотт, направленный Версалем в качестве эмиссара и военного советника, был уполномочен султаном провести проверку вооружений и боеприпасов, он был поражен и пришел в ужас из-за неполноценности арсенала в Стамбуле.

Ему показалось, что забыта вся традиционная практика войны. Фортификации, армейские маневры, боевая подготовка, дисциплина — все пребывало в ужасном состоянии. Вооруженные силы парализовала некомпетентность. В официальных кругах царило невежество, вплоть до незнания самых элементарных основ географии. Отсутствие дисциплины на поле боя было обычным делом. Крупные воинские подразделения отказывались сражаться; воровство по линии интендантства привело к голодным пайкам; конница владельцев фьефов передавала свои военные обязанности любым авантюристам. Нередко янычары избивали своих офицеров и, будучи пехотинцами, требовали права следовать к полю боя на лошадях, если их офицеры не соглашались также идти пешком. Турецкая армия медленно, но верно превращалась в толпу варваров.

Корабли, которыми великий визирь Рагиб-паша так старался пополнить военно-морской флот, отличались плохим качеством постройки, устарелыми конструкциями и использованием некачественных материалов. Как был вынужден сообщить де Тотт, «суда с высокими палубами, нижний орудийный ярус которых скрывается под водой при малейшем порыве ветра, снабдят противника большим количеством дров и небольшим — огня». Высота палуб подгонялась под высоту тюрбанов, которые неизменно носили моряки. Де Тотт писал и о других многочисленных «дефектах этого вида вооружения, которым управляли люди, слишком невежественные для того, чтобы понять, имеются ли у него какие-либо недостатки». Главный адмирал имел право отдать командование каждым кораблем тому, кто заплатит наивысшую цену, и дал своим капитанам право продавать офицерские звания на аукционах.

Нетерпеливое желание султана Мустафы ввязаться в войну до того, как он будет к ней готов, дало императрице Екатерине время мобилизовать против него пять отдельных армий. С запада на восток они базировались соответственно на Украине — на линии Днестра, прикрывая Молдавию; перед Перекопским перешейком, который вел в Крым; на территории между Доном и Кавказом; и в районе Тифлиса, прикрывая Грузию и Восточную Анатолию. С османского фронта только крымский хан, Крым-Гирей, суровой зимой 1769 года предпринял наступление. Его сопровождал барон де Тотт, одетый по велению хана в одежду татарина и с десятком лошадей черкесской породы. Когда его собственный более нежный белый арабский скакун пал, умирая от холода, его добили и, закоптив, съели как особый деликатес, такой как икра. Ханская армия, состоявшая из закаленной татарской кавалерии, привыкшей действовать в зимнее время года, переправилась через Днестр и Буг в скованные льдом степи Новой Сербии, разорив пространства Южной России в ходе широкомасштабного разбойнического набега, и вернулась с тысячами пленных. Однако Крым-Гирей умер вскоре после возвращения, а его преемник, выбранный Портой, так и не смог подняться до его уровня.