Жизнь - Кейт Ричардс

Ронни совершенно не был фаворитом на место гитариста группы, при всей нашей тогдашней близости. Он вообще-то, на минутку, еще оставался членом Faces. До него мы пробовали других: Уэйна Перкинса и Харви Мэндела. Оба прекрасные гитаристы, и оба поучаствовали в Black and Blue. Ронни попал на разбор последним, и, в сущности, дело решилось чуть ли не подкидыванием монеты. Нам здорово понравился Перкинс: приятнейшая манера, очень в стиль, то есть он не стал бы звучать вразнобой с тем, что делал Мик Тейлор, -очень мелодично, очень мастерски все сыграно. Поэтому выбор сузился до Уэйна и Ронни. А Ронни — многостаночник. Он умеет играть на куче всего и в разных стилях, плюс я уже поработал с ним плотно несколько недель, так что стрелка склонилась к нему. Дело, правда, было не столько в игре, если разобраться по-настоящему. На самом деле всё свелось к тому, что Ронни из Англии! Все-таки это английская группа, хотя кому-то теперь могло уже так и не казаться. И мы все чувствовали тогда, что нужно оставить у группы прописку. Потому что, когда дело доходит до гастролей и идет всякий треп: «А ты эту вещь помнишь?» и т.д., то у вас одни и те же корни. Поскольку мы с Ронни родились в Лондоне, между нами уже было особое родство, типа как свой устав, а значит, мы могли держаться заодно под напором обстоятельств, как земляки на фронте. У Ронни очень круто получилось нас сплотить. Он стал для нас глотком свежего воздуха. Мы, конечно, знали, что он мух не ловит, что сыграет все как надо, но решающими были его прущий энтузиазм и способность уживаться с кем угодно. Мик Тейлор всегда держатся немного сычом. Чтобы Мик Тейлор валялся на полу, держался за живот, загибался от смеха — да ни в жизнь. А Ронни бы еще и ногами дрыгал.

Если усадить Ронни на место, отключить его мозг от всех раздражителей, просто собрать его в точку, он сумеет подлаживаться как никто. Иногда выдает такое, что поражаешься. Для меня до сих пор удовольствие с ним играть, просто огромное. Мы как-то с ним отрабатывали You Got the Silver, и я говорю: знаешь, я могу её спеть, но я не могу петь и играть одновременно, придется тебе взять мою партию. И он её так точно изобразил, просто красота. На слайде он очень хорош И он по-настоящему любит музыку. Чистосердечно, по-детски без всяких предвзятостей. Он знает Байдербека, вообще знает историю, Брунзи там — база у него солидная. Плюс оказалось, что он идеально приспособлен к старинному типу гитарного плетения, когда ритм- с лид-гитарой не отделить на слух — стиль, который мы выработали с Брайаном, изначальный фундамент роллинговского звучания. Разделение между гитаристами — один ведет ритм, другой лидирует , которое установилось у нас с Миком Тейлором, срослось обратно. Нужно быть завязанными друг на друга на уровне интуиции, чтоб так получалось, и у нас с Ронни как раз так. Вeast of Burden — хороший пример того, когда мы с ним на одной волне и позвякиваем друг об друга. В общем, мы сказали: давай, впрягайся. Расчет был пока временный, на ближайшее будущее — посмотреть, как пойдет. В общем, Ронни поехал с нами в тур 1975-го по США, хотя и не был еще официально членом группы.

У Ронни самый податливый характер из всех, кого я встречал, он стопроцентный хамелеон. Он на самом деле не знает, кто он такой. Но тут никакого лицемерия. Он просто всегда ищет себе уютный дом. Живет с этой отчаянной потребностью в братской любви. Ему обязательно нужно быть со своими. Ему нужен бэнд вокруг. Ронни насквозь семейный человек. Ему тут недавно круто пришлось: мама с папой и оба брата — все поумирали в последние несколько лет. Тяжело Говоришь: Рон, слушай, я тебе так сочувствую. Он говорит: ну а чего еще было ожидать? Каждому свое время уходить. Но Ронни иногда закрывается, долго держит все в себе. Без своей мамочки Ронни как потерянный. Он же был младшенький, следовательно, мамин сынок. Я знаю, со мной та же история. Ронни вообще-то часто ходит и ничего не рассказывает. Он крепкий хрен, этот цыганенок хуев. Из последнего семейства водных цыган[158], выбравшегося на сушу, — нехилый был момент в истории эволюции, правда, я иногда думаю, что Ронни от своих плавников так и не избавился. Он, наверное, поэтому, чуть зазеваешься, уже снова развязал. Не нравится ему все сухое, он хочет обратно туда, где мокренько.

Одно различие между мной и Ронни заключается в том, что он человек без тормозов. Самоконтроль отсутствует как класс. Я тоже выпить не дурак, скажем так, но у Ронни все всегда до отказа. Я могу встать утром и приложиться немного, а у Ронни бывало, что весь завтрак состоял из текилы White Cloud с водой. Если давали чистый кокаин, ему не нравилось, потому что он-то принимал спиды. Правда, платил за них кокаиновую цену. И ты старался вколотить ему в башку; ты же не кокс нюхаешь, а спиды. Тебе просто толкнули спиды по цене кокса. С другой стороны, не то чтобы его кто-то стал отваживать от этих привычек на новой работе.

Был один памятный момент боевого крещения Ронни в конце марта 1975-го в Штатах, перед самыми гастролями. Мы репетировали со всей группой в Монтоке, на Лонг-Айленде, и решили нанести визит Фредди Сесслеру, который тогда жил в Добс-Ферри — это вверх по Гудзону сразу после Манхэттена. Фредди дал нам на слабо занюхать в один присест унцию аптечного кокса. А это, считай, все равно что вырвать сразу три страницы из ежедневника. Записи Фредди просветят нас в этом вопросе, потому что сам я помню очень немного.

Фредди Сесслер: Около пяти утра я спал крепким сном, когда услышал могучий стук во входную дверь. Глаза мои так и не разлипли, но дверь я все-таки как-то открыл. И тут же в качестве приветствия получил заряд китовского юмора, от чего и проснулся. «Вот ты тут дрыхнешь, а мы там въебываем как проклятые и примчались за сто миль специально, чтобы тебя повидать». «Ладно, — говорю, — уже проснулся. Дайте хоть лицо ополосну», — после чего взял себе апельсиновый сок, а Киту вручил бутылку Jack Daniels. Он тут же вставляет в мою стереодеку кассету с каким-то регги, на полную громкость естественно, — и все, гулянка понеслась. Через минуту спрашиваю Кита и Ронни, не хотят ли они разделить мой бодрящий завтрак. В руке у меня был унциевый пузырек мерковского кокаина, и я пошел в спальню, снял картину в застекленной раме и решил сыграть в одну игру собственного изобретения! В моей жизни одним из самых больших удовольствий всегда был ритуал распечатывания баночки с кокаином. Только глянуть на нее, полюбоваться, сорвать пломбу — от одного этого кровь ударяла в голову, начиналась эйфория. Это был больший кайф, чем собственно само нюханье. Я сорвал пломбу и высыпал на стекло две трети баночки. Потом я сделал две равных кучки граммов примерно по восемь для Кита и себя и одну, грамма на четыре, для Ронни.

Когда с приготовлениями было покончено, я сказал Киту следующее: «Кит, хочу тебя испытать. Что ты за человек», - прекрасно зная, что он примет любой вызов. Я выровнял две дорожки, взял соломинку и резким движением вдохнул мои восемь граммов. «А теперь посмотрим, повторишь ты такое или нет». За всю свою сознательную жизнь я никогда и нигде не видел, чтобы человек позволил себе дозу такого размера. Кит посмотрел на свою долю внимательно, взял соломинку и воспроизвел мои действия без малейшего труда.