Метаморфозы. Новая история философии - Алексей Анатольевич Тарасов

даже, как казалось до этого, невозможное. Чёрный лебедь – событие «Ха́йли ла́йкли»[267]. Но невозможное – только в определённых рамках того, что принято считать «нормальным». Самого же «чёрного лебедя», в отличие от белого или даже серого, нормальным никак назвать нельзя. И когда это предупреждение воплотилось в виде финансового кризиса 2008–2009 годов, то Н. Талеб мгновенно получил мировую известность и даже славу как человек, который «всё предвидел», что «невозможное» очень даже «возможно», и он изо всех сил стремится «капитализировать» это своё «попадание в струю» вплоть до сегодняшнего дня.

Итак, финансовый кризис оказался тем самым «чёрным лебедем» – этаким «фриком» (freak), то есть уродцем, аномалией. Проблема ли это? Да, разумеется. Но сегодня «фриками» как раз никого не удивишь. Наоборот! Они повсюду. Проблема уже в другом – а где «нормальные», белые лебеди? Даже в экономике кризис («чёрный лебедь») стал нормой («побелел»). Все уже привыкли к этому. И вот это уже совсем не нормально… Сегодня экономический кризис – закономерное следствие дальнейших и всё ускоряющихся инноваций в финансовом секторе. Все уже прекрасно знают, что это обязательно и неизбежно закончится «чёрным лебедем», никак иначе! Поэтому главный вопрос отныне – как вырваться из тотального господства «чёрного лебедя»?!

Когда какое-либо событие происходит впервые, абсолютно беспрецедентно, то это «чёрный лебедь». Но когда принципиально не делается никаких выводов из этого (бес)прецедента, когда траектория или теория, стратегия никак не меняются, то это уже не «чёрный лебедь», но – более адекватное название – «хромая утка». При этом говорится, что нельзя менять правила игры. Но ведь «чёрный лебедь» – это как раз событие, которое меняет правила игры. Но вот их то и нельзя менять. Вот такой замкнутый круг, в котором «чёрный лебедь» становится нормой, «белым/серым лебедем». Впрочем, люди до нас всегда так делали – меняли правила игры при встрече с неизведанным. Мы что, глупее их, отказываясь менять правила игры, даже в самых чрезвычайных обстоятельствах, и даже в первую очередь именно в этих случаях? Очевидно, что ни одно событие не является «чёрным лебедем» само по себе – только в рамках определённой теории, стратегии, картины мира. И если теория, стратегия или картина мира беспрестанно (вос)производит «чёрных лебедей», то кто в этом виноват? Ответ очевиден. В современной экономической науке это называется «перформативный поворот» – когда теории производят реальность, которая затем подгоняется под ответы. А в теории познания – «эпистемологический дизайн». Сам Н. Талеб описывает это так: «Математик начинает с задачи, а потом придумывает решение; консультант сначала предлагает «решение», а затем придумывает проблему»[268].

Вот Н. Талеб утверждает, что мы можем (должны?) трансформировать, «переводить» «чёрного лебедя» в менее опасных «серых лебедей»[269]. Это возможно не в форме точного предсказания или прогноза, когда это, например, случится в следующий раз, но просто самим фактом осознания того, что «это в принципе возможно», которое изменит, трансформирует наше поведение. Только сразу возникает вопрос: какое, чьё поведение – индивидуальное или коллективное? Должно ли, например, государство брать на себя эту функцию? Н. Талеб категорически против этого. С его точки зрения, любой правительственный (централизованный?) орган будет вводить нас в заблуждение, иллюзию того, что мы может всё точно рассчитать и предсказать, но тем самым неизбежно окажет нам «медвежью услугу», только усугубит проблему, сделав «обратный перевод» – перевод «серых лебедей» в одного большого, жирного «чёрного лебедя». И есть все основания верить Н. Талебу. От «серых лебедей» можно защититься соответствующей государственной или социальной политикой, от «чёрного» – нет. Но если «перевод» должно делать не государство, то кто? Здесь он очень проницателен: сами учёные! Производя кризисы и порождая риски. Ведь только ими – искусственно и специально созданными рисками – и можно управлять!

Поэтому наука сегодня – вообще уже не про порядок. Она – про хаос и его производство! Её интересует не то, как и почему системы «эволюционируют» – несмотря, вопреки, преодолевая кризисы («чёрные лебеди»), но – посредством кризисов. Цель «науки 2-го порядка» – бесконечное, перманентное производство кризисов. Её интересует «стабильность и порядок вдали от точек равновесия» – чем дальше, тем лучше. Или как говорил Уоррен Уивер, основатель микробиологии, «на краю неопределённости», между жизнью и смертью, где нет ни жизни, ни смерти. Возможно, очень даже, что смерти там не будет. Но и жизни тоже!!!

Как говорил Поль Валери, «две опасности не перестают угрожать миру: порядок и беспорядок». Он ещё не знал, что науке удалось их соединить… Главный парадокс науки – она упрощает, но тем самым порождает хаос!

В биологии распространение этой идеи способствовало внедрению в теорию эволюции «катастрофизма». В отличие от классического дарвинизма, эволюционистов сегодня – парадокс! – больше интересуют не постепенные, плавные трансформации, а катастрофические, которые начинают рассматриваться как базовое условие обеспечения стремления жизни в широком смысле ко всё более высокому уровню сложности: якобы жизнь эволюционирует посредством регулярных, периодических кризисов, катастроф, а потому появление новой жизни, её «инновационное» развитие требует непрестанной деструкции старой жизни. Отсюда проистекает, например, популярность «гипотезы Геи» Джеймса Лавлока, в рамках которой главной движущей силой эволюции объявляется самая «мутабельная» (в смысле совпадения невероятно высокой частоты деления и не менее аномального количества мутаций, приходящихся на каждое такое деление) часть живой природы – микробы, микроорганизмы и вирусы. Они же объявляются самыми разумными представителями жизни. Ну, всё как у Ричарда Докинза, в общем. Все эти концепции – а их целый пучок, и Н. Талеб в них очень «гладко» вписывается – являются слегка прикрытым или даже нескрываемым анти-, но одновременно тем самым и гиперэкологизмом. Они как бы говорят: «Вы что!? Предотвратить катастрофу – значить вмешаться в естественный процесс самоорганизации жизни. Катастрофа – источник обновления и прогресса! Не смейте ей препятствовать и противодействовать». Сюда же добавляется и отрицание любого вмешательства государства: государство всё сглаживает, а нужно как раз обратное – чем катастрофы чаще и грандиознее, тем лучше. Но здесь прекрасно видно, что речь идёт о прямом (уже даже не переносном или символическом!) отождествлении жизни и капитала. Одна и та же логика – в биотехнологиях, медицине, раковой опухоли, вирусной пандемии, финансовых спекуляциях. Сегодня, де-факто, это одно и то же!

Долгое время в экономической науке доминировали «механистические» концепции, в первую очередь теории равновесия. Но сегодня мы наблюдаем возврат или обращение к биологическим (органическим) теориям экономического роста, ведь само понятие «роста» – скорее биологическое, нежели физическое. Но его также можно понимать по-разному, и доминируют сегодня как раз довольно странные представления, согласно которым экономический рост трактуется как процесс эволюции в точках или пространствах, где