Янычары в Османской империи. Государство и войны (XV - начало XVII в.) - Ирина Петросян

Султан начал действовать по отработанной схеме — послал еще не смещенному на тот момент Ферхад-паше указ о смещении с поста янычарского аги Махмуда и назначении вместо него дворцового силяхтара Халиля. Опасаясь бунта янычар, Мурад сместил затем с поста и самого великого везира, назначив вместо него Сиявуш-пашу74. При этом перемещения затронули всю верхушку столичной бюрократии, а также высших улемов государства. С помощью перестановок в верхнем эшелоне власти султан пытался задобрить янычар и уладить возникший конфликт. В данном случае это вполне удалось, однако очень скоро янычары вновь проявили крайнее самоволие, оказав свое покровительство молдавскому воеводе, которого султан намеревался сместить. Они укрыли его в своих казармах. В столице говорили, что они сделали это за большие деньги, уплаченные молдавским воеводой, и с помощью янычар ему удалось сохранить свою власть75.

В конце лета 1592 г., в преддверии выплаты жалованья янычарскому корпусу, султан Мурад направил в Сирию двух своих уполномоченных для взимания налоговых поступлений в Дамаске и Алеппо. Казна испытывала острый недостаток средств, а Сирийский вилайет был одним из самых богатых по налоговым сборам. Желая угодить султану увеличением суммы налоговых поступлений, сирийский дефтердар обложил местных торговцев новыми пошлинами, вызвавшими их возмущение. Эти сборы под названием деллалийе (араб. деллаль — маклер, посредник) и седжлийе (от араб, седжл — благотворитель) были получены с богатых торговцев Сирии в пользу султанской казны. На действия дефтердара Сирии Тезкереджи-заде Махмуд-эфенди пожаловались в Стамбул местные улемы, указав на несоответствие подобных сборов шариату. Вопрос был представлен на рассмотрение шейхульислама Закария-эфенди. Защищаясь, дефтердар заявил, что в данном случае благо государственной казны важнее соблюдения шариата и что если сбор взимается в присутствии кадия то требования шариата необязательны. Однако эти доводы не встретили поддержки со стороны шейхульислама, и дефтердар был смещен с должности за самоуправство и заключен в тюрьму76.

Данный эпизод показывает, что представители религиозного авторитета в Османском государстве могли выступать защитниками правовых основ жизни общества и противодействовать неправомерным действиям светской власти. Положения шариата являлись барьером на пути финансовых нововведений, и в ряде случаев увеличение налогов оказывалось невозможным. Это, конечно, не означает, что новые налоги в Османской империи не вводились. При трудных финансовых обстоятельствах Османское правительство прибегало к введению чрезвычайных налогов и сборов, но инициатива должна была исходить при этом от центральных властей.

Часть собранных в золотой монете и привезенных из Сирии налогов помогла на этот раз выплатить жалованье армии, однако сделано это было, по замечанию Мустафы Селяники, с великим трудом77. Казна вновь оказалась пуста. Правительство предписывало государственным казначеям как можно скорее высылать в Стамбул собранные в провинциях налоги, но собрать их полностью не удавалось. Росли налоговые недоимки. Из-за этого дефтердары (финансовые чиновники) лишались своих должностей, однако это не увеличивало количество денег в государственной казне. Дамоклов меч выдач жалованья висел над правительством и порождал атмосферу страха и неуверенности — боялись бунтов янычар. Поэтому, как только в казне появлялись деньги, в первую очередь жалованье выплачивалось янычарскому корпусу.

27 января 1593 г. происходила очередная такая выплата. Помимо пяти кисе золотых монет янычарам предназначались серебряные куруши и акче, половину из которых составили только что отчеканенные монеты. После янычар началась выплата жалованья бёлюкам придворных сипахи. Однако положение для них оказалось не столь благополучным. Старослужащие сипахи выразили свое возмущение тем, что их жалованье всегда выдается с недостачей, которая составляет сумму полугодового и даже более жалованья, и получение невыплаченного представляет всегда огромную трудность. Опасаясь возникновения бунта, казначейство немедленно выдало сипахи дополнительное число мешков с монетой. Однако это не успокоило недовольных. Гул возмущения увеличивался. Сипахи набросились на выдающих им жалованье кятибов и других должностных лиц, участвовавших в раздаче жалованья. Разобрав камни мостовой перед зданием дивана, сипахи начали забрасывать ими присутствующих султанских слуг, а затем потребовали голов великого везира Сиявуш-паши и главного казначея (дефтер-дара) Сеййида Мехмед-эфенди78.

Писавший почти через сто лет после этих событий османский хронист Мустафа Наима указывает, что при выдаче жалованья сипахи им предложили получить свои деньги по частям, из-за чего они, по его словам, и подняли бунт79. По существу это совпадает с тем, что сообщает современник событий историк Мустафа Селяники. Мустафа Али, в своем труде «Кюнх аль-ахбар», много внимания уделяющий придворным интригам, пишет, что мятеж сипахи заранее готовился Синан-пашой, в прошлом неудачливым сердаром, уже занимавшим ранее пост великого везира. После своего смещения с должности он безвылазно жил в своем поместье в Малкаре неподалеку от столицы, где его навещали многие его сторонники — в том числе ага придворных сипахи Сулейман. Именно он и явился, по мнению Мустафы Али, вдохновителем бунта и автором требования «голов» двух высших сановников государства80.

На то, что бунт был заранее спланирован, указывает то обстоятельство, что бунтовщики не удовлетворились выданными им из личной султанской казны мешками с деньгами и даже не притронулись к ним. У организаторов бунта были и иные цели. На переговоры с бунтующими вышли члены султанского дивана и, передав им слова приветствия от имени султана, сообщили, что Мурад готов удовлетворить любую их просьбу, если они покинут территорию султанского дворца и не прольют здесь ничьей крови. Сипахи ответили на это градом камней, и не подумав расходиться. Время шло, и к бунтовщикам стали присоединяться, по выражению Мустафы Селяники, «злоумышленники и бродяги», т. е. многочисленные люмпены, которыми всегда была полна столица. Толпа росла на глазах, привлекая внимание множества зевак. На помощь правительству поспешили улемы. Ваиз (проповедник) мечети Сулейманийе и младший ваиз мечети Айа София вышли к бунтующим с Кораном в руках: «Мы принесли вам книгу божественных предписаний. Подойдите, коснитесь ее, пожалуйста..; сие есть слово, полезное для вашей веры и жизни», — торжественно провозглашали они. «И без вас знаем, вы тут нам не втолковывайте», — ответили сипахи. «Упаси Господь от таких кощунственных слов и помилуй. Нехорошо это. Ваше поведение ужасно. Оно гибельно для мусульман», — увещевали улемы. «Мы давно уже превратились в неверных. Немедленно подать нам головы деф-тердара и кетхюда-хатун!»

Требовать головы женщины — это было нечто из ряда вон выходящее. Между тем речь шла о распорядительнице гарема, имевшей большое влияние при дворе — Джанфеда-хатун81. При этом улемы, ведшие переговоры с бунтующими, приходили в ужас от самой мысли об убийстве сеййида, потомка Пророка, каковым был дефтердар Мехмед-эфенди. Однако это нисколько не смущало бунтовщиков. В толпе присутствовавших сановников взывали к помощи Аллаха. Положение все более обострялось и становилось кретическим. Внезапно разнесся слух о приближении султанских вооруженных стражников-бостанджи, балтаджи и дворцовых ич огланов, а также янычар. В толпе сипахи раздались призывы прорываться к Арсеналу и вооружаться. Однако в этот момент дворцовые охранники, похватав жерди на дровяном дворе султанского дворца, а также камни, брошенные бунтовщиками, с возгласами проклятья атаковали ряды бунтовщиков, вынудив их отступить. В воротах началась страшная давка — многие падали, их давили бегущие вслед за ними, в результате чего погибло множество людей. Лишь некоторым удалось укрыться в помещениях для дворцовых стражников, в конюшне и на дворцовой кухне. Те же, кто смог выбраться из ворот наружу, встретились с янычарами, вооруженными палками, и были ими рассеяны.