Буря Жнеца. Том 2 - Стивен Эриксон

– Шея сломана. Мне очень жаль, Сандалат. Однако у меня есть вопросы…

Мать, жена, возлюбленная Вифала все еще смотрела ему прямо в глаза – он видел в этом взгляде, как из темных, наполненных страхом закоулков ее души поднимается чувство огромной потери, поднимается, готовое пожрать ее любовь к мужу – который стоял рядом с невинным лицом. И он понял, что, если даст неправильный ответ, еще две жизни будут разрушены. Это правда? Она выбросилась в окно? Правда, что она… умерла?

Нимандр кивнул и сказал:

– Да.

Другая мертвая женщина завопила у него внутри черепа, так что он едва устоял на ногах. Мертвые глаза, пожирающие всю любовь без остатка.

«Ты солгал, Нимандр!»

Да. Чтобы спасти Вифала. Чтобы спасти Сандалат Друкорлат…

«Чтобы себя спасти!»

Да.

«Любовь моя, что с тобой сталось!»

Я слышал звук вращающейся цепочки. Данное шепотом обещание – понимаешь, мы должны остаться здесь. Мы должны. Андарист избрал меня. Он знал, что умрет. Он знал, что не придут ни Аномандр Рейк, ни Силкас Руин, никто из великих родичей времен нашей славы – никто не придет, чтобы нас спасти, чтобы о нас позаботиться. Остался лишь я.

Любовь моя, вести других за собой – тяжкое бремя. Древние герои с ясными глазами тоже его несли.

Взгляни в мои глаза, любовь моя. Видишь мое бремя? Как у древнего героя…

Сандалат снова протянула к нему обе руки, свои длиннопалые ладони. Не чтобы взять в них его лицо, но чтобы вытереть дождевые капли, струящиеся по щекам.

Мои ясные глаза.

Мы останемся здесь, на этом острове, – мы поднимем наш взгляд на шайхов, увидим в них едва заметные следы крови тисте анди и вызволим их из варварства, которое исказило их память.

Мы покажем им берег. Истинный берег.

Бремя, любовь моя. Оно означает – жить, когда те, кого любишь, умирают.

Сандалат, по-прежнему не обращая внимания на расспросы Лостары Йил, отступила, повернулась и упала в объятия мужа.

А Вифал поднял глаза на Нимандра.

Снаружи яростно взвыл ветер.

Да, любовь моя, ты сама все видишь в его глазах. Посмотри, что я сделал с Вифалом. Потому, что сам не справился.

Ночная гроза до блеска отмыла город, он выглядел, будто только что из чистки, и поэтому почти не вызывал отвращения. Йан Товис, Сумрак, стояла на пирсе и смотрела, как чужие суда выходят из гавани. Рядом с ней стоял сводный брат, Йедан Дерриг, Смотритель.

– Рад, что они ушли, – сказал он.

– Не ты один, – отозвалась она.

– Бруллиг все еще не очухался – не знаю только, на радостях он так набрался или от огорчения.

Она пожала плечами.

– На заре, – продолжил Йедан Дерриг после долгого молчания, – наши чернокожие родичи отправились сооружать склеп. – Он выпятил обросшую бородой челюсть, скрипнул зубами и продолжил: – Я эту девчонку видел лишь однажды. Грустная такая, все глаза прятала.

– Запястья у нее сломаны не от падения, – проговорила Йан Товис. – Они все в синяках и следах от пальцев. И потом, она упала не на руки, а прямо на голову – язык откушен, словно ножом срезало.

– Что-то в той комнате произошло. Что-то мерзкое.

– Я рада, что мы не все достоинства у них унаследовали.

Он прокашлялся, однако ничего не сказал. Йан Товис вздохнула.

– Похоже, Пулли и Сквиш решили, будто у них теперь смысл жизни в том, чтобы поучать меня на каждом шагу.

– Остальные ведьмы избрали их своими представителями. Начало твоего правления, королева, окружено бурей недовольства.

– Все еще хуже, – сказала она. – Город полон бывших заключенных. От беглых должников до убийц. Бруллиг с ними управлялся, поскольку был в этом змеином клубке самой опасной гадюкой. Теперь они смотрят на меня и видят атри-преду императорской армии, то есть очередного тюремщика, а ты, Дерриг, просто мой полномочный финадд. На шайхов с их королевой они плевать хотели.

– Как раз потому-то тебе и нужны ведьмы, Сумрак.

– Знаю. И если этого еще недостаточно, чтобы себя пожалеть, – они тоже знают.

– Тебе нужно как-то укрепить свое влияние, – заметил он.

– Золотые слова!

– У тебя склонность к сарказму с самого детства.

– Извини.

– И ответ, мне кажется, ты найдешь у тисте анди.

Она уставилась на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Кто знает о нашем прошлом даже больше, чем ведьмы? Кто помнит его чистым? Не изгаженным многими поколениями разложения, избирательных воспоминаний и лжи во спасение?

– Твоими бы устами да мед пить, Йедан.

– Опять сарказм.

– Да нет, ты в некотором роде сумел меня впечатлить.

Он рассматривал ее, выпятив челюсть. Она расхохоталась. Просто не могла удержаться.

– Ой, да будет тебе, братец. Вот и чужаки ушли и, скорее всего, не вернутся. Никогда.

– Уплыли навстречу смерти?

– А сам ты как думаешь?

– Я не столь уверен, Сумрак. Эта дитя-маг, Синн…

– Может, ты и прав. Пулли и Сквиш, узнав, что она уплывает, чуть ли не в пляс пустились.

– Она уничтожила ледяную стену размером в половину Предела. Я бы этих малазанцев со счета не сбрасывал.

– Адъюнкт меня как-то не впечатлила, – заметила Йан Товис.

– Может быть, потому, что ей этого и не требовалось.

Сумрак задумалась над его словами. Потом задумалась над ними еще раз.

Не говоря ни слова, оба повернулись спиной к сверкающей бухте и к отошедшим уже довольно далеко чужеземным кораблям.

Утреннее солнце понемногу начало пригревать – что явилось последним, самым убедительным доказательством того, что лед умер, что угроза миновала. Остров выживет.

На улице перед ними на отмытую дочиста мостовую из окна второго этажа выплеснулось содержимое первого на сегодня ночного горшка. Прохожие шарахнулись прочь.

– Твой народ приветствует тебя, королева.

– Ох, Йедан, помолчи уже.

Стоя у левого борта, капитан Добряк наблюдал за «Силандой», которую от них отделяла покрытая рябью морская поверхность. Солдаты обоих взводов, размещенных на корабле-призраке, высыпали на палубу, кое-кто играл в кости или занимался чем-то столь же предосудительным, а весла продолжали ритмично вспенивать воду. Масан Гилани стояла у рулевого весла в компании сержанта Шнура.

Повезло же этому паршивцу. Лейтенант Порес, по правую руку от капитана, облокотился на поручень и тоже не отрывал глаз от Масан Гилани – как, по всей вероятности, и каждый матрос на эскортном судне, во всяком случае, если не считать тех, кто ставил сейчас паруса.