Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

и беспомощно, как перевернутая черепаха. Потом уперлось в землю перчаткой, перекатилось на живот и на четвереньках поползло туда, где лежали принесенные ему дары.

Пугало осматривало их очень долго, дольше, чем когда-либо на памяти Бейли. Это повторялось каждый год: когда оно принимало дар, находило связь — тогда все понимали, кто это. Пугало ползало туда и обратно вдоль ряда подношений, словно чувствуя, что среди них есть что-то, чего оно не может найти.

Наконец оно замерло…

И сделало выбор.

Торт. Старый торт, который утром выглядел так, словно его достали из морозильника. Бейли не знала, чей он, тогда, и не знала сейчас. Коди испустил стон разочарования, и она прижала сына к себе. На сей раз он позволил Бейли это сделать, уткнулся лицом ей в бок и зарыдал. Она взглянула влево, потом вправо… никто не двигался. Более того, все, похоже, пребывали в таком же недоумении, как и она.

Тогда кто оставил здесь этот торт?

Она снова перевела взгляд на пугало. Оно непослушными руками ковырялось в торте, и отчего-то при виде этого ее захлестнула волна отвращения. У него ведь даже рта нет, неужели оно собирается есть? Нет, кажется, дело не в этом…

Бейли услышала за спиной какой-то шум.

…пугало разрывало торт на куски, чтобы добраться до того, что скрывалось внутри…

Она услышала голос, пытающийся перекричать нарастающий гомон толпы.

…отбрасывало в сторону горсти глазури и крошащегося бисквита, и наконец извлекло наружу…

Снова Мелани. Мелани Пембертон, пробиравшаяся в первый ряд, расталкивая добронамеренных мужчин, которые пытались ее удержать.

…музыкальную шкатулку. Старую, облупившуюся, расписанную арабесками. Музыкальную шкатулку.

Анджела? Это — ее сестра Анджела? Сейчас, спустя три года, после того, как ее…

А потом Бейли увидела самую душераздирающую — за исключением ее собственных потерь — в своей жизни вещь: пугало попыталось завести шкатулку, услышать ее песню еще раз, но не смогло; его затянутые в перчатки пальцы были недостаточно подвижны, недостаточно сильны.

— Вы решили, что она умерла! Помните? — прокричала толпе Мелани, наконец прорвавшись в первый ряд, чтобы занять свое место. — Все вы! Потому что так вам было проще забросить поиски! «О, Анджела наверняка уже мертва! Что поделать, жизнь продолжается!»

«О господи, — подумала Бейли. — Мы просто подумали…»

— Что ж, теперь она и правда мертва! И в этом виноваты вы! Все вы!

— Мама? — Коди умоляюще смотрел на Бейли. — Я не понимаю, что происходит.

Похоже, этого не понимал никто. Бейли никогда не слышала, чтобы хеллоуинская толпа так шумела — волны смятения, рикошеты возмущения. Она тревожно дрожала, как готовое броситься прочь перепуганное животное.

Как такое могло случиться? Они нашли окровавленную блузку Анджелы, а пару дней спустя — два ее пальца, валявшихся на обочине шоссе. И больше ничего. Ни слухов, ни намеков, ни улик. Проходили дни, потом недели и месяцы. Постепенно все пришли к одному и тому же заключению, которое передавалось от человека к человеку, как простуда: несчастная девушка наверняка мертва, и однажды где-то найдут то, что от нее осталось.

Но зачем этот обман? Зачем нужен был торт… разве что Мелани не хотела оставлять шкатулку на виду у всех, потому что боялась, что кто-то ее узнает. Но если так…

Нет. Нет, эта мысль была слишком жуткой, чтобы ее развивать.

Коди потянул ее за рукав пальто:

— Я хочу домой.

Мелани уже добралась до конца первого ряда, на пути к пугалу оттолкнув мэра, который, похоже, думал, что оказывает всем услугу, пытаясь остановить скандальную женщину. Она упала на колени рядом с поделкой из одежды, соломы и мешковины и осторожно дотронулась до нее, как будто более сильное прикосновение могло изгнать дух ее сестры, а узнавшее Мелани пугало коснулось ее в ответ.

Бейли не нужно было слышать ее голос, чтобы знать, что последует за этим. Те самые вопросы, которые Мелани хотела задать уже несколько лет.

«Кто тебя похитил?»

«Где тебя держали все это время?»

«Кто твой убийца?»

И еще — об этом невозможно было не думать — «Здесь ли он сегодня? И один ли он был?»

Могла ли Мелани вообще услышать сестру, пусть даже они соприкасались лбами? Поэтому так важно было, чтобы толпа молчала. Дело было не только в благоговении или вежливости; в этом заключался и практический смысл. Те, кто знал, рассказывали Бейли, что голоса мертвых тихи и далеки, словно доносятся из иной реальности, скрытой внутри пугала, а не из него самого.

А потом не осталось никаких шансов услышать слова Анджелы, какими бы чуткими ни были уши Мелани, потому что где-то позади, в тесной и напряженной толпе, пулеметной очередью взорвалась связка петард. Другого повода для паники было уже не нужно, и сзади накатилась волна тел, разбегавшихся от облака дыма и искр.

Бейли прижала к себе Коди; в спину ей вонзилось чье-то плечо, и она, вместе с остальными сидевшими в первом ряду, бросилась в пустое пространство между толпой и крестом. Подношения отпихивали в сторону или топтали, и Бейли успела увидеть, как миссис Хьюи потянулась за «Пурпурным сердцем» своего мужа — только чтобы неосторожная нога сломала ей руку.

Но хуже, гораздо хуже — потому что это было сделано намеренно, потому что это было словно второе убийство Анджелы — оказалась вторая связка петард, которую невидимая рука швырнула в пугало. Мелани успела заметить, как шипит и плюется искрами фитиль, а потом связка приземлилась на спину пугала и взорвалась бесконечной чередой раскаленных добела хлопков. Почти сразу же показались первые пляшущие язычки пламени, и моментально распространились, пожирая и ткань, и солому. За несколько мгновений пугало превратилось в бесформенный костер, и Бейли была уверена, что видела, как оно извивалось и корчилось даже после того, как Мелани отпустила его, не в силах справиться с пламенем, принужденная отступить болью в обожженных ладонях и безжалостным треском петард.

Оставив Анджелу умирать окончательной смертью вместе с ее тайнами.

Бейли вскочила, подняла Коди и перетащила его на другую сторону креста, чтобы их об него не раздавили. Коди хотел домой, естественно, он хотел домой, но пока что они с тем же успехом могли быть пленниками острова, прятавшимися под этим рукотворным деревом на клочке зелени в буйном море обезумевшей толпы.

Совсем рядом с ними продолжало гореть пугало, его голова и конечности пылали, спина превратилась в обугленный черный провал. И точно так же близко — и в полной недосягаемости — были фланелевая рубашка Дрю и деревянная машинка, уничтоженные и вдавленные в землю ногами бегущих и руками