Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один из результатов подобных заявлений – то, что сегодня, несомненно, существует традиция, приписывающая постоянный скоростизм либо самому Дарвину, либо ортодоксальным неодарвинистам. Например, излагая недавние заявления Элизабет Врба относительно пульса эволюции, прекрасный научный журналист Колин Тадж указывает на предположительные выводы об ортодоксальности современных исследований об эволюции импал и леопардов:
Традиционный дарвинизм предсказал бы постепенную модификацию импалы на протяжении трех миллионов лет, даже без учета климатических изменений, ибо ей в любом случае нужно будет обгонять леопардов. Но на деле ни импалы, ни леопарды особенно не изменились. Оба вида слишком вариативны, чтобы беспокоиться о климатических изменениях, и соревнование между ними (как и внутривидовое соперничество) не оказывает – вопреки предположению Дарвина, – существенного давления отбора, которое вынудило бы их измениться477.
Предположение Таджа, что открытие занявшего три миллиона лет периода стазиса в развитии импал и леопардов поставило бы Дарвина в тупик, звучит знакомо, но является прямым или косвенным следствием навязанной интерпретации «пандусов» на графиках Дарвина (и других эволюционистов-ортодоксов).
Гулд провозгласил гибель градуализма, но разве сам он, в конечном счете, не является градуалистом (но не сторонником постоянного скоростизма)? Отрицая, что его теория вводит какой-то «агрессивный механизм», он позволяет предположить, что это так; но сложно сказать наверняка, ибо ровно на той же странице он говорит, что, согласно теории прерывистого равновесия,
перемена обычно имеет вид не почти незаметного постепенного видоизменения целого вида, но, скорее (курсив мой. — Д. Д.), происходит посредством изоляции небольших популяций и их практически мгновенной с геологической точки зрения трансформации в новые виды478.
Эти слова побуждают нас поверить, что эволюционные изменения не могут одновременно быть и «мгновенными с геологической точки зрения» и «почти незаметными и постепенными». Но именно таким и должно быть эволюционное изменение в отсутствие сальтации. Докинз подчеркивает это, рассказывая о поразительном мысленном эксперименте эволюциониста Дж. Ледьярда Стеббинса, вообразившего такое млекопитающее размером с мышь, для которого он постулировал настолько малое давление отбора, побуждающее к увеличению размера, что изучающие это животное биологи не могли бы такое увеличение зафиксировать:
Итак, с точки зрения полевых научных исследований наши животные не эволюционируют. Тем не менее они эволюционируют, хотя и очень медленно, со скоростью, определяемой сделанным Стеббинсом математическим допущением. Но даже с такой низкой скоростью они в конце концов могут увеличиться до размеров слона. Сколько времени это займет?.. Стеббинс вычислил, что при заданных им параметрах для эволюции… потребуется около 12 000 поколений. Приняв промежуток между поколениями равным пяти годам (это больше, чем у мыши, но меньше, чем у слона), вычисляем, что на 12 000 поколений уйдет примерно 60 000 лет. Это слишком малый срок, чтобы его можно было измерить стандартными геологическими методами, используемыми для датировки ископаемых. Как выразился Стеббинс, «возникновение нового вида за 100 000 лет и менее будет восприниматься палеонтологами как „внезапное“ и „мгновенное“»479.
Несомненно, Гулд не назвал бы посягательством на градуализм такое в определенных масштабах незаметное превращение мыши в слона, но в этом случае его собственную критику градуализма никак нельзя подкрепить ссылками на ископаемые находки. На самом деле, он это допускает480 – единственное доказательство того, что его собственная наука, палеонтология, способна предложить альтернативу градуализму, ведет не туда, куда ожидалось. Гулд может мечтать о свидетельствах того или иного революционного ускорения, но ископаемые находки свидетельствуют лишь о периодах стазиса, указывающих на то, что зачастую эволюция не является даже постепенной.
Но, вероятно, можно обратить этот неудобный факт себе на пользу: может быть, ортодоксальные представления можно поколебать, укорив их сторонников в неспособности объяснить не перерывы, а равновесие! Возможно, гулдовская критика теории синтеза должна сводиться к тому, что на самом деле та все-таки разделяет постоянный скоростизм: что, хотя Дарвин не отрицал равновесие напрямую (строго говоря, он утверждал, что оно существует), он не мог объяснить его там, где оно возникало, и можно сказать, что подобное равновесие или стазис – главная в мире закономерность, нуждающаяся в объяснении. В сущности, именно к этому и сводилась следующая атака Гулда на синтетическую теорию.
Как можем мы утверждать, что понимаем эволюцию, если изучили лишь один-два процента явлений, из которых слагается естественная история, и оставили в лимбе концептуального забвения обширные поля низкорослого кустарника – историю большинства видов, занимающую большую часть истории существования жизни481.
Но и этот путь каменист. Во-первых, следует остерегаться ошибки, являющейся зеркальным отражением заблуждения Гулда касательно панадаптационизма: греха «панэквилибризма». Сколь бы поразительными или «вездесущими» ни оказались закономерности стазиса, нам заранее известно, что большинство линий родства в стазисе не находилось. Вовсе нет. Помните, с какими сложностями мы столкнулись в четвертой главе, когда отмечали красными чернилами Лулу и ее сородичей? Большинство линий вскоре отмирает: им просто не хватает времени на то, чтобы войти в стазис; мы «увидим» вид лишь там, где наблюдается нечто ярко выраженное и стабильное. «Открытие», что все виды большую часть своего существования находятся в стазисе, подобно открытию, что все засухи длятся дольше недели. Мы не заметили бы засухи, не будь она продолжительной. Следовательно, поскольку хоть сколь-нибудь заметный период стазиса является условием для выявления вида, то, что все виды какое-то время находятся в стазисе, верно уже по определению.
Тем не менее феномен стазиса и в самом деле может нуждаться в объяснении. Нам следует спрашивать, не почему виды демонстрируют стабильность (это верно по определению), а почему вообще существуют ярко выраженные, определенные виды – то есть почему в конечном счете линии родства оказываются стабильными. Но даже здесь неодарвинизм предлагает несколько очевидных адаптационистских объяснений того, почему в линии родства часто возникает стазис. С самым основным мы уже несколько раз сталкивались: каждый вид существует – должен существовать – на постоянной основе, а такого рода системы должны быть стабильными; большинство отклонений от проверенной временем традиции будут быстро наказаны – они вымрут, не оставив потомства. Сам Элдридж предположил, что основной причиной стазиса должно быть «следование за ареалом обитания»482. Стерельни описывает это следующим образом: