Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И конфликт между вами был? — не меняя тона, уточнил следователь.
— Имел место! — мотнув головой, подтвердил Дмитрий. — Я Султану Каримовичу деньги был должен.
— А теперь?
— Что теперь?
— Теперь не должен?
— Не всё так просто, — вздохнул Дмитрий. — Деньги у меня для возврата долга были, но Мозговед, хоть и правильный пацан, но своё обещание не сдержал, поэтому я в нашу последнюю встречу долг ему не вернул.
— И этот уголовник Курдюмов просто так Вам простил?
— Не простил, — сглотнул слюну Киквидзе. — Не простил, но поделать со мной ничего не мог. Вы же знаете, в уголовном мире есть определённые условности, которые даже самым отъявленным «отморозкам» нарушать не следует.
— Допустим. Так что же за условности возникли в ходе конфликта между Вами?
— Он не вернул мне гросс… — начал было Дмитрий, но тут же прикусил язык. Он уже понял, что следователя интересует личность Султана Каримовича, а не его миллиардное наследство, поэтому о наличии «Оперативного журнала» решил не упоминать.
— Чего он Вам не вернул?
— Расписку. Да, расписку не вернул, а деньги требовал. Я испугался, что он меня «кинет», поэтому пригрозил, что пойду с жалобой к «смотрящему».
— И это его остановило?
— Ещё как остановило! Султан всегда гордился, что поступает «по понятиям», поэтому репутацией «правильного пацана» очень дорожил.
— Дальше!
— А дальше я уехал по делам и его больше не видел.
— И подтвердить это можете?
Киквидзе покопался в карманах и выложил на стол чудом сохранившийся билет на самолёт.
— Надеюсь загранпаспорт с собой? — с надеждой в голосе спросил Морозов, внимательно изучив билет. Дмитрий покорно передал ему свой новенький загранпаспорт. Следователь сверил дату вылета с датой проставленной в аэропорту Швейцарской визы и спрятал билет в ящик письменного стола.
— Если не возражаете, билет я оставлю у себя и приобщу к материалам уголовного дела, как подтверждение вашего алиби, — привычно произнёс следователь.
— Подтверждение чего? — несмело уточнил Дмитрий.
— Подтверждение о Вашей непричастности к убийству гражданина Курдюмова.
Пока Киквидзе переваривал эту неожиданную для него новость, Морозов внимательно следил за его реакцией.
«Нет, не убийца он, и не причастен к этому «мокрому» делу. — решил следователь. — Реакция естественная, но он растерян, что-то мямлит в своё оправдание, значит, свои действия заранее не продумывал и к такому повороту событий не готовился. Похоже, что он действительно не знал, что Мозговеда «замочили»».
— Значит, долг мне теперь возвращать некому? — наивно поинтересовался Киквидзе.
«Ещё одна глупость, — отметил про себя Александр Иванович. — Настоящий убийца никогда бы не упомянул о долге. Долг — это мотив для убийства. Получается, что, упомянув о невозвращённом долге, Киквидзе сам себя подставляет. Святая наивность! Если бы не его алиби, загремел бы он у меня сегодня на нары!»
— Если быть точным, то нас с Курдюмовым, кроме упомянутого мной долга, ничего не связывало. Мы совершенно разные люди…
— Откуда у Вас появились деньги для возврата долга? — перебил Морозов.
— Наследство! — живо откликнулся свидетель. — Я наследство получил, это легко проверить.
— Проверим, а пока распишитесь в протоколе допроса и можете идти.
— Куда? — задал ещё один дурацкий вопрос Дмитрий.
Следователь откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на свидетеля.
— Скажите, Дмитрий Алексеевич, Вы что-то скрываете или на Вас так подействовала обстановка моего кабинета?
— Почему Вы об этом спросили? — пролепетал уже готовый сознаться во всех грехах Дмитрий.
— Да ведёте Вы себя как-то странно: человек с высшим образованием, бизнесмен, всю жизнь прожили в Москве, а ведёте себя, как провинциал в Большом театре. Если есть какой грех за душой, то выкладывайте, оформлю как явку с повинной.
— Зачем? — жалобно проблеял Киквидзе.
— Как зачем? На суде зачтётся!
— Водички можно? — окончательно перепугался Дмитрий.
— Дома попьёте! Шучу я, Дмитрий Алексеевич. Если протокол подписали, то можете идти.
После ухода Киквидзе следователь ещё раз перечитал протокол, покурил, снова перечитал короткие показания Киквидзе и написал на имя начальника Управления рапорт о необходимости установления за фигурантом уголовного дела Киквидзе Д.А. негласного надзора.
10 часов 55 мин. 2 ноября 20** года.
г. Москва, Сиреневый бульвар
Курить хотелось больше, чем есть. Скудные запасы пищи и курева кончились ещё вчера, поэтому Крутояров голодал. И если проблема с куревом решались простым обращением к любому человеку, у которого в руках дымилась сигарета, то с утолением голода было сложнее. Сначала Костя при любой возможности пил воду. Это помогало заглушить чувство голода, но ненадолго. На вторые сутки голодания ему повезло: во дворе, где Крутояров присел на лавочке отдохнуть, какой-то автолюбитель мучился с «Жигулями», которые упорно не желали заводиться и выезжать из «ракушки».
— Давай помогу! — предложил Константин беспомощному владельцу «Жигулей».
— А ты разбираешься? — с надеждой спросил близорукий «ботаник».
— Да вроде того, — солидно протянул Крутояров. — Подвинься, я посмотрю.
Через двадцать минут «Жигули» ожили, но Костю это не очень обрадовало.
— Зажигание надо регулировать! — прислушавшись к звуку работающего двигателя, заявил он хозяину бордовой «девятки».
— Надо, — согласился очкарик. — Но я в «Автосервис» машину гнать не хочу, может, здесь отрегулируем? Я заплачу!
— Можно и здесь, — согласился Крутояров. — Давай сумку с инструментом.
Через полчаса «девятка», негромко урча отрегулированным двигателем, укатила вместе со своим владельцем в неизвестном направлении, а в кармане Крутоярова весело захрустела тысяча рублей. Это помогло ему продержаться ещё трое суток, но потом, когда деньги кончились, стало совсем грустно. Халтура больше не подворачивалась, а воровать Костя не умел. Можно было пойти на вокзал и там подработать носильщиком, но появляться в центре Москвы Крутояров опасался.
Настал день, точнее вечер, когда спать Костя лёг на голодный желудок, в какой-то серой от времени и грязи «хрущёвке», на лестничной площадке пятого этажа, куда натаскал в качестве перины коврики со всего подъезда. Утром его обнаружили выходящие из тёплых квартир на работу жильцы, и с руганью выгнали незваного гостя на улицу.