Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко

— Скромненько и со вкусом, — пошутил новоиспечённый дворник. — Вообще-то я неприхотлив, и мне больше ничего не надо.

— Я так и поняла, — хмыкнула Клавдия. — Собирайся!

— Куда ещё?

— В магазин. Обои купим, клей. Или ты собираешься жить в таком гадюшнике?

— Зря Вы, Клавдия, обо мне заботитесь, — растроганно сказал Крутояров. — Вы же обо мне почти ничего не знаете.

— А кто сказал, что я только о тебе забочусь? Я, может, себе местечко готовлю. Вот помрут твои соседи, прости меня господи, и я со своей съёмной квартиры к тебе в соседнюю комнату переберусь. Пустишь?

— Да я и сейчас готов потесниться, — окончательно смутился Константин.

— Сейчас не надо, — уточнила девушка. — Сейчас не до того. Сначала тебя обустроить надо.

Обои они купили бледно-лимонного цвета.

— Цвет тёплый и глаза раздражать не будет, — пояснила Клавдия. Потом она долго и придирчиво выбирала плафон и остановила выбор на жёлтом стилизованном под старину абажуре. Кроме обоев и абажура, Шепетько настояла на покупке двух комплектов постельного белья, дюжины носков, пары полотенец, сковородки и трёх разнокалиберных кастрюль, столового набора, состоящего из дюжины ложек и вилок, а также набора столовых ножей.

— Будешь сам готовить, — пояснила Клавдия. — Так дешевле и полезней, чем по столовым шастать и гастрит зарабатывать. Готовить-то умеешь?

— Кое-что умею, — мотнул головой, растерявшийся от такого везенья Константин. Ещё утром он был бездомным и безработным, а теперь у него имелся собственный угол, новая одежда, немного денег, у него появилась работа, и, самое главное — он обрёл ангела-хранителя в образе молодой курносой девчушки, которая неизвестно почему взяла на себя заботу о нём.

— С соседями твоими я договорилась, они тебе полку в своём холодильнике выделят, — продолжала давать указания Шепетько, загружая в сумку комплект одноразовых станков, пену для бриться, пару бутылочек шампуня для волос, набор мыла со странным названием «Дуру», и используемую в качестве мочалки специальную варежку.

— Не надо, — слабо сопротивлялся Крутояров.

— Надо! — парировала Клавдия, в которой проснулся материнский инстинкт, и она ощутила в себе острую потребность о ком-то заботиться. — В комнате у себя и на кухне не кури, иначе соседи ругаться будут. Захочешь покурить — выходи в подъезд, да и окурки после себя на лестничной площадке не разбрасывай!

— Как можно! — нарочито серьёзным тоном возмущался Крутояров. — Я ведь теперь сам дворник!

— Ну, кажется, всё! — вздохнула Клавдия. — Да, чуть не забыла! Это тебе мой персональный подарок, чтобы ты на работу не просыпал.

С этими словами она вручила ему коробку с электронными часами.

— Там шесть мелодий. — разъясняла девушка. — На будильнике выставишь время и понравившуюся тебе мелодию. Если что-то непонятно — читай инструкцию.

— Разберусь, — внезапно осевшим от волнения голосом произнёс Константин.

Последние три года участие к его личности проявлял только участковый милиционер, да и то тогда, когда Костя по пьяной лавочке попадал в опорный пункт милиции.

Клеить обои они закончили поздно ночью. После чего Клавдия, несмотря на усталость, настояла на том, чтобы Крутояров повесил абажур. Когда абажур был водружён на крюк, и из-под потолка заструился тёплый золотистый свет, Клавдия оглянулась и с удовлетворением отметила: «Ну вот, теперь здесь можно жить»!

Правда, неухоженными остались два окна, которые пустыми глазницами, несмотря на все старания хозяев, делали комнату похожей на приют холостяка, но уставшая Клавдия решила отложить покупку штор на следующий день. Костя вызвался проводить её до квартиры, а она не возражала.

Опалённые равнодушием большого города, прощаясь, они стояли возле металлической двери с эмалированным номерком, без слов понимая, как в этой жизни порой необходимо простое человеческое участие, особенно в таком городе, как Москва, которая, как известно, свои слёзы прячет, а чужим никогда не верит.

10 часов 20 мин. 7 ноября 20** года.

г. Москва, Пушкинская площадь

В этот день Москва, по укоренившейся в годы Советской власти традиции, разукрасила себя кумачом. Далеко не весь город был объят коммунистическим энтузиазмом, но ближе к полудню всё чаше становились заметны всплески кроваво-красных знамён, пока ещё разрозненные и немногочисленные группы демонстрантов, которые дружно устремились к центру города. В этот день митингующие шли, как сёмга на нерест — так же настойчиво и целеустремлённо, пробиваясь сквозь немногочисленные пикеты политических противников и вливаясь в узкие протоки улиц, чтобы в конечном счёте, выплеснувшись на простор городских площадей, слиться в едином порыве с политическими единоверцами. После чего, широко и свободно развернув транспаранты и души, вдоволь накричаться в микрофон, костеря «… антинародную верховную власть и продажное правительство»!

Власть при этом, в лице многочисленных сотрудников милиции, заботливо охраняла оппозиционеров от возможных посягательств политических противников.

— Жандармы! Политические холуи! — кричали разгорячённые, политически ангажированные старушки в лицо молоденьким милиционерам. — От кого вы охраняете продажную власть? От народа?

Милиционеры терпеливо сносили все обвинения в свой адрес, и скрепя сердце пытались вести себя цивилизованно, то есть не бить распоясавшихся москвичей резиновыми палками по головам и не угощать их подруг «Черёмухой».[38]

В этот день сначала всё было, как всегда: бравурные марши, обилие кумачовых знамён с профилем вождя, красные гвоздики в петлице, и дежурные улыбки на лицах партийных боссов. Неприятности начались ближе к Пушкинской площади.

Неожиданно в стройные коммунистические ряды демонстрантов внедрились неизвестно откуда появившиеся кликушествующие старушки, половина из которых потрясала иконками, а вторая половина несла похожие на иконки портреты Сталина и Ленина. Время от времени старушки, словно по сигналу незримого дирижёра, поднимали иконки и портреты над головой и хором предавали анафеме Президента и его окружение.

Партийным вождям это не понравилось, но они продолжали фальшиво улыбаться и разводить руками, как бы говоря: «Нас поддерживают разные социальные слои населения нашей многострадальной Родины»!

Но самый главный и самый неприятный сюрприз ожидал их на самой площади.

По всему периметру площади стояла цепочка высоких спортивного телосложения мужчин, одетых в однообразные куртки стального цвета и серые спортивные шапочки, на которых красным цветом было выткано слово «Держава». Лица и фигуры у обладателя серых шапочек не обещали ничего хорошего, поэтому демонстранты остановились, словно натолкнулись на невидимое препятствие.