Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Ну вот, опять, — испуганно бросилаМонтесума. — Опять у тебя та же фигня с лицом. Не расстраивай свою любимуюподругу. Умоляю!

— Не буду, — клятвенно пообещала я.

Не буду больше размышлять ни о чем. Поручу это неблагодарноезанятие Рейно. Пускай эстонцы думают, у них голова большая…

— Слушай, а почему мы сидим на очке?

— Спохватилась. Слава богу. — Я отодвинула щеколдуи пропустила Монти вперед.

Мы вывалились из кабинки и сразу же напоролись на застывшийвзгляд какой-то околонаучной кобры. Кобра стояла на хвосте возле зеркальнойпанели над умывальниками и поправляла какие-то медалюшки у себя на груди.

При нашем появлении змеиные медалюшки звякнули.

— Простите, вы не подскажете, Тео Лермитт ужевыступает? — светски спросила Монти, изо всех сил симулируя принадлежностьк искусствоведческому сообществу.

— Сейчас выступает Нгуен Ван Чонг. Профессор Лермитт —следующий, — надменно произнесла Кобра. — Да вас, девушка, кто пустилна симпозиум в таком виде?

Конечно же, это касалось моего походного вица. Монти же былавыше всяких похвал: она нарядилась на этот чертов симпозиум как на выступлениетруппы Мориса Бежара. Не хватало только бриллиантов в ушах и театральногобинокля.

— Вообще-то я случайно здесь… Я шприц искала… — Ялучезарно улыбнулась Кобре. — У вас случайно нет щприца?..

Монти совсем не по-бизнесвуменовски ойкнула, сделала нечтопохожее на книксен и поволокла меня к выходу из сортира.

— Ты что, ополоумела? Что за тексты? — прошипелаона. — Хочешь, чтобы нас отсюда выкинули, как щенков?

— Да ладно тебе, Монти… Уже и пошутить нельзя.

— Тебе же нельзя светиться, дура ты набитая!..

Монти бросила меня на диван в темном углу холла, села рядоми принялась копаться в сумочке.

— Вот. Возьми, — она протянула мнемобильник. — Он уже подключен.

— Зачем?

— Затем, чтобы я была спокойна. Чтобы я могла связатьсяс тобой в любую минуту. И ты со мной. Обещаешь?

— Конечно.

Подарок был настолько же щедр, насколько и неожидан. Ярасчувствовалась и даже подпустила слезу.

— Я с тобой никогда не рассчитаюсь, Монти!

— Пустяки. Рассчитаешься. Будешь вкалывать налесопилке. В благословенной Швеции. Среди реликтовых лесов. Из мужиков — толькобобры и белки-летяги. Отдохнешь душой и телом. Телом, естественно, преждевсего. Пойдем, а то пропустим профессора!..

…Профессора я все-таки пропустила.

Я заснула, едва лишь он приступил к основной части своегодоклада и принялся довольно ловко, хотя и туманно, излагать основы непонятноймне балийской мифологии. И ее пантеона, увековеченного в масках, бумажныхфонарях и подсвечниках. И как только он произнес имя верховного божества («СангХьянг Тунггал»), я содрогнулась всем телом, сдвинула на затылок наушники иблагополучно отрубилась.

А проснулась оттого, что Монти трясла меня за плечо.

— Ну-ка, вставай, нравственная уродка! Как можно спать,когда человек говорит о таком!..

— О каком? — Возвращение из сна в реальностьвсег-Да давалось мне тяжело.

— О сущности мироздания. — По холеному лицу КаринэСуреновны Арзуманян, никогда прежде не замеченной мной в религиозном фанатизме,прокатилась одинокая слеза просветления.

— Смотри, как тебя прибило! — Я повесила наушникина спинку кресла. — Куда едешь в качестве миссионерки?

— Не твое дело…

Я сбавила обороты. В конце концов, Монтесума печется обомне, как о единоутробной сестре, пусть и менее удачливой. И лезшей на свет божийне головой, а задницей. Да еще и мобильник!.. Вспомнив об игрушке,презентованной мне Монтесумой, я сказала примирительно:

— Что, любопытно было послушать?

— Феерически! Только ты можешь спать в такие моменты,чмо необразованное!

— У меня есть смягчающие обстоятельства… Я не спала всюночь. Мы с Рейно…

— Уволь меня от своих мужиков. Ты даже в могиле найдешьс кем перепихнутъся!

— Это вряд ли. А если ты будешь так реагировать навыступления всяких проповедников, то у тебя откроется кровотечение на руках ина ногах… Как это называется, я забыла?

— Стигматы…

— Вот именно, стигматы.

— Лучше стигматы, чем всю дорогу дрыхнуть. Ты дажеубийство проспала.

Что правда, то правда. Монтесума умела вставить в строкунужное лыко. Я зевнула ей в лицо.

— Кстати, об убийстве. Не забывай, что он один изподозреваемых. И подозрения с него еще никто не снимал…

— Может быть, стоит взять у него автограф? Ты какдумаешь?

Ценная мысль. Но Монтесума!.. Монтесума была не лучше Кайе,которая жаждала пары строк от Полины Чарской. Хотя, с другой стороны… Автографи Полина Чарская моментально слились в моем мозгу, обвили друг друга в экстазеи высекли еще одну ценную мысль.

Анонимка Тео Лермитта, которую Рейно передал мне. Она исейчас лежала в заднем кармане моих джинсов. Так почему бы ею невоспользоваться?..

Но стоило мне подумать об этом, как я получила унизительныйи довольно ощутимый удар под колени и оказалась на полу.

— Что происходит? — просипела я.

— Лежи тихо, — таким же шепотом ответила мнеМонти. — В зале гиена.

— Какая еще гиена?

— Фээсбэшная. Навуходоносор стриженый. Лемешонок.

— Лемешонок? — Я инстинктивно поджала колени кподбородку. — А что он здесь делает?

— Меня высматривает, подонок. Думает, что я приведу егок тебе.

— А ты?

— Разбежалась! Тварь такая! — От переполнявшей еененависти к Лемешонку Монти снова стукнула меня под коленную чашечку. —Нет, я не приведу его к тебе. Я приведу его к разжалованию. И ссылке в область!В какие-нибудь богом забытые Александровские Концы!..

— А я думала, его убрали… Твоими молитвами… —простонала я.

/

— Не убрали, как видишь. Лемешонок вечен. Как геморройи туберкулезная палочка. Ладно, оставайся пока здесь, а я его сейчас отважу.

Прошелестев узким платьем, Монти выскочила из ряда, а я таки осталась лежать между креслами. Сначала я валялась на боку, потомперевернулась на живот и подперла подбородок руками. Слава богу, что доклад ТеоЛермитта был последним перед небольшим перерывом, — иначе мне пришлось бытуго. Поголовье специалистов по Юго-Восточной Азии и декоративно-прикладномуискусству затоптало бы меня на совесть сработанной ортопедической обувкой.