Часть целого - Стив Тольц

— Кто это?

— Как вы узнали, что я племянник Терри Дина?

— Джаспер?

— Откуда вы узнали?

— Твоя подружка мне сказала.

— Да… понятно. Я просто хотел проверить. Значит, вы и она, вы…

— Что мы?

— Она сказала, что вы встретились только раз и то ненадолго.

Брайан не ответил. Я слышал в тишине, как он дышал — словно человек, получивший над другим власть, и я в конце концов тоже задышал, но как тот, кто вынужден признать, что его подмяли. И тут его прорвало: он стал рассказывать, однако не о себе и о ней, а тайны, которые она скрывала — чуть ли не всю свою жизнь: о том, как в пятнадцать лет она убежала из дома и два месяца жила с наркоторговцем из Чиппендейла по имени Фредди Люксембург, как затем после аборта вернулась к родителям и перешла в другую школу, как в шестнадцать стала одна шататься по барам, где они и познакомились, как снова убежала из дома и жила с ним год, пока не застукала его с другой женщиной, не взбесилась и не вернулась домой, как родители водили ее к психотерапевту и тот назвал ее бомбой в человеческом обличье, как она звонила Брайану и оставляла странные сообщения на его автоответчике, что ее новый парень убьет его, если он снова объявится в ее жизни. Меня удивило, что любовник-убийца — это я.

Я принял его слова с наигранным спокойствием, отвечая что-то вроде «угу» и стараясь скрыть тревогу, какую испытывал вследствие неутешительных выводов. То, что Адская Каланча звонила бывшему приятелю и оставляла на его автоответчике сообщения с угрозами, означало, что она все еще от него тащится, а то, что он с ней советовался, как ему вернуть прежнюю работу, означало, что он, вероятно, тоже все еще от нее в ужасе. Я не мог прийти в себя. Она мне лгала! Она мне лгала! Мне! А я-то считал, в наших отношениях лгуном должен быть я!

Я повесил трубку и раскинул ноги по сторонам постели подобно двум якорям. Так я провалялся несколько часов и взял себя в руки лишь для того, чтобы позвонить на работу и сказаться больным. Примерно в пять встал, устроился на задней веранде и высыпал табак из сигареты в трубку. Глядя на закат, я думал: вот я вижу на солнце лицо, то самое старое знакомое лицо, что давно уже мне не является… Цикады подняли страшный шум, и мне показалось, круг их сжимается. Захотелось поймать одну, засунуть в трубку и выкурить. Интересно, думал я, сможет ли это меня взбодрить? И тут я увидел взметнувшуюся в небо красную ракету. Отложив трубку, я направился в сторону дымного следа. Это была Адская Каланча. Я дал ей ракетницу — она вечно плутала в лабиринте.

Я нашел ее у валуна и привел к хижине. Рассказал ей все, о чем мне поведал Брайан. Она слушала меня с мертвенно-пустыми глазами.

— Почему ты не призналась мне, что прожила с ним год? — закричал я.

— Ты тоже не был со мной откровенен! — возразила Адская Каланча. — Ты же не сказал мне, что Терри Дин — твой дядя?

— С какой стати мне о том говорить? Я его ни разу не видел! Все это случилось давно. Мне было минус два года до моего рождения, когда он умер. А теперь скажи, откуда ты узнала, что он мой родственник?

— Давай отныне будем друг с другом откровенны.

— Начинай.

— Предельно откровенны.

— Будем говорить все до последнего.

Дверь перед нами была широко распахнута, но мы не переступили порога. Настала пора задавать вопросы и отвечать на них. Мы напоминали двух осведомителей, которые только что обнаружили, что каждый из них в отдельности добивается от прокурора иммунитета от уголовного преследования.

— Хочу принять душ, — проговорила она.

А когда наклонилась, чтобы взять полотенце, я заметил, как морщатся, словно в злобной ухмылке, ее джинсы.

После этого случая у меня появилась дурная привычка обращаться с ней вежливо и с уважением. Вежливость и уважение требуются, если обращаешься к судье перед тем, как он вынесет тебе приговор, а в отношениях между людьми они свидетельствуют о неловкости. Я чувствовал неловкость, потому что она никак не могла забыть Брайана. И это была не беспочвенная паранойя. Она начала сравнивать меня с ним, и не в мою пользу. Сказала, что я не такой романтичный, когда однажды во время близости я сказал ей, что люблю ее всем своим умом. Разве моя вина, что она не понимала, что сердце украло репутацию у головы, что страстные, неистовые чувства имеют в основе древнюю лимбическую систему мозга и я не упоминаю сердце в качестве хранилища чувств только потому, что оно всего лишь сырой кровяной насос и фильтровальный агрегат? Разве моя вина, что люди не умеют пользоваться символами так, чтобы не превращать их в подлинные факты? Вот, кстати, почему не следует тратить времени на то, чтобы дарить человечеству аллегорические истории: через поколение они становятся историческими фактами и обрастают свидетельствами очевидцев.

А еще я обнаружил сосуд.

В ее спальне. Мы занимались сексом — очень тихо, ибо в соседней комнате была ее мать. Я наслаждался такой манерой, поскольку, если вопить во всю глотку, все кончается быстрее. А тихий секс продлевает удовольствие.

Потом, когда я ползал по полу, собирая рассыпавшиеся из карманов монеты, я заметил под кроватью сосуд размером с баночку из-под горчицы с мутноватой жидкостью, по прозрачности напоминающей ту, что сочится из кранов в Мексике. Я с любопытством снял крышечку и понюхал, почему-то ожидая, что жидкость будет пахнуть кислым молоком. Но не ощутил никакого запаха. Повернулся и окинул взглядом хрупкую фигуру на кровати.

— Не разлей, — предупредила Адская Каланча и одарила меня одной из династии своих великолепных улыбок.

Я макнул палец в жидкость, отряхнул и лизнул.

Жидкость оказалась на вкус соленой.

Я решил, что догадался, что это такое. Но неужели это то самое, о чем я подумал? Неужели я держал в руках сосуд с ее слезами?

— Слезы? — спросил я с таким видом, словно все мои знакомые собирали собственные слезы, словно мир не занимался ничем иным, а только ковал памятники своим горестям.

Я представил, как она прижимает маленький сосуд к щеке, когда появляется инаугурационная, знаменующая череду остальных слеза и скатывается вниз, как первая капля дождя на оконном стекле.

— Зачем это?

— Ни за чем.

— Что значит — ни за чем?

— Просто собираю свои слезы, и все.

— Брось. В этом еще что-то есть.

— Ты мне не веришь?

— Нисколько.

Адская Каланча пристально посмотрела на меня.

— Хорошо, скажу, только не пойми меня неправильно.

— Договорились.

— Обещай, что не поймешь меня неправильно.

— Это трудно обещать. Как я могу гарантировать, что пойму все как надо?

— Я тебе объясню.