Пылающий бог - Ребекка Куанг

– Но тогда… тогда как? – Рин прищурилась, глядя на сложный механизм, который выглядел слишком замысловатым для понимания. Она даже не знала бы, с чего начать. – То есть как ты разобрался во всех премудростях?

– Я и не разбирался, – повел плечами Катай. – Не сумел. Я не понимаю принципа действия даже половины этих механизмов. Это для меня загадка и останется таковой, пока я не пойму основ технологии, а этого не произойдет, пока я не пройду обучение в их Серых башнях.

– Но если ты не разбираешься в основах, то как же…

– Они мне без надобности. Не играют роли. Мы не строим дирижабли самостоятельно, нам нужно только научиться на них летать. Мне достаточно лишь поковыряться в нем, чтобы воссоздать первоначальные условия для работы.

Рин застыла.

– Что ты сказал?

– Я сказал, мне нужно только поковыряться в нем… – Катай запнулся и с удивлением покосился на нее. – Что это с тобой?

– Ничего, – ошарашенно произнесла она.

Слова Катая отдавались эхом в ее голове, словно звон колоколов. Первоначальные условия для работы.

Великая черепаха! Неужели все так просто?

– Проклятье! – сказала Рин. – Я поняла, Катай!

Она просто силой затащит своих рекрутов в Пантеон.

Все просто. И как только она не видела этого раньше? Нужно было начать именно с этого – создать первоначальные условия, как при ее первой встрече с божественным.

Впервые она вызвала Феникса на целый год раньше, чем Цзян отвел ее в Пантеон. Рин не осознавала, что делает. Она лишь помнила, как победила Нэчжу на ринге, избив его до полусмерти, потому что он ударил ее по лицу и Рин это возмутило. А потом ее пришлось вынести из здания на прохладный воздух, потому что она не могла сдержать полыхающий внутри мощный пожар.

В тот день она не вызвала огонь. Но прикоснулась к Пантеону. И это стало катализатором всего, что произошло потом – встреча с богами проделала в ее мире такую брешь, которую могли заполнить только новые встречи.

Что притянуло Рин к богам, прежде чем она даже узнала их имена?

Ярость. Пылающая, мстительная ярость. И страх.

– Вспомните самое плохое, что когда-либо с вами случалось, – велела она ученикам.

Как всегда, они были смущены и озадачены.

– Ты же не хочешь, чтобы мы на самом деле рассказали… – начала Пипацзы.

– Хочу. Расскажите. Опишите худшее событие в своей жизни. Повторения которого вы хотите избежать любой ценой.

Пипацзы вздрогнула:

– Я не собираюсь…

– Я знаю, как тяжело об этом вспоминать, – сказала Рин. – Но боль – кратчайший путь к Пантеону. Найди свои раны. И расковыряй их ножом. Подтолкни себя к краю. Какие воспоминания всплывают у тебя в голове?

Щеки Пипацзы вспыхнули. Она быстро заморгала.

– Отлично. Не торопись, подумай об этом хорошенько. – Рин повернулась к Дулину: – Сколько времени ты провел в погребальной яме?

– Я…

Он умолк.

– Два дня? Три? Когда мы тебя нашли, ты был совершенно истощен.

– Я не хочу об этом вспоминать, – напрягся Дулин.

– А придется, – напирала Рин. – Это единственный способ, который приведет к результату. Ладно, попробуем другой вопрос. Что вы видите, когда представляете лицо мугенца?

– Это легко, – откликнулся Мерчи. – Я вижу сраное насекомое.

– Хорошо, – сказала Рин, хотя и знала, что это бравада, а не раздирающий душу гнев, который ей требовался. – И как бы ты с ним поступил, если бы мог? Раздавил бы его? – В ответ на смущенные взгляды Рин заговорила тверже: – Не смущайтесь так. Вы здесь, чтобы научиться убивать, вы сами на это подписались. Не для самозащиты и не благородным способом. Каждый из вас жаждет крови. Так как бы вы поступили с мугенцами?

– Я хотела бы, чтобы они чувствовали себя такими же беззащитными, как я когда-то, – заговорила Пипацзы. – Чтобы я стояла перед ними и плевалась им ядом в лицо. А они корчились от каждого моего прикосновения.

– Почему?

– Потому что они прикасались ко мне. И от этого мне хотелось умереть.

– Хорошо. – Рин протянула ей плошку с маковыми зернами. – А теперь давай попробуем это повторить.

Пипацзы первой добилась успеха.

Приняв наркотики в прошлый раз, Пипацзы каталась по земле, хихикая себе под нос в ответ на шутки, которые никто, кроме нее, не слышал. Однако на этот раз она на несколько минут застыла и вдруг завалилась навзничь, словно марионетка с подрезанными нитями. Ее глаза были открыты, но закатились, так что остались видны только белки.

– На помощь! – закричала Ляньхуа, схватив Пипацзы за плечи. – Помогите, кажется, она…

Но Пипацзы взмахнула руками, растопырив пальцы. Жест ясно говорил: оставьте меня в покое.

– Пусть полежит, – резко сказала Рин. – Не трогайте ее.

Пипацзы скребла землю словно когтями, прочерчивая глубокие борозды. Из ее горла вырывались низкие гортанные стоны.

– Ей больно, – напирал Мерчи. Он схватил ее и притянул к себе, лихорадочно похлопывая Пипацзы по щекам: – Эй! Эй! Ты меня слышишь?

Губы Пипацзы тут же зашевелились, она разразилась потоком слов на неизвестном языке. Кончики ее пальцев побагровели. А когда ее глаза открылись, Рин увидела под ресницами два черных бездонных колодца.

Наконец-то. Рин ощутила прилив горячей и свирепой гордости в сопровождении легкого укола страха. Какого бога Пипацзы призвала из бездны? Хватит ли ей сил с ним справиться?

– Пипацзы? – Голос Мерчи задрожал.

Пипацзы поднесла трясущуюся руку к его лицу.

– Да?

Ее лицо дернулось и растянулось в широкой улыбке, хотя в глазах застыла мука, будто что-то у нее внутри, не вполне человеческое, натянуло ее кожу как маску.

– Вернись, – прошептала Рин.

Другие рекруты отступили к дальней стене хижины. Мерчи в смятении потупился. Его руки в тех местах, которыми он коснулся кожи Пипацзы, покрылись черными полосами.

Пипацзы моргнула и села, озираясь, словно очнулась из глубокого сна. Ее глаза по-прежнему напоминали обсидиан.

– Где мы?

– Мерчи, отойди! – выкрикнула Рин.

Мерчи оттолкнул Пипацзы. Она мешком рухнула на пол, ее руки и ноги задрожали. Мерчи отпрянул, лихорадочно потирая руки, словно мог очистить кожу. Но чернота ползла дальше. Как будто все вены Мерчи поднялись к коже и расширились, подобно впадающим в реку ручьям.

«Я должна им помочь, – поняла Рин. – Все это произошло из-за меня…»

Но она не могла заставить себя пошевелиться. И не знала, что ей делать, если бы смогла.