Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

И так, задыхаясь и перебивая, они принялись высказывать свои предложения. Следующие несколько часов я отмечал их очень конкретные предложения по пересмотру нашей рождественской вечеринки к вящему улучшению общинного колледжа Коровий Мык и долгосрочному успеху наших студентов:

– Я думаю, надо подавать еще больше пива!

– И вина!

– И определенно – крепких напитков!

– Сделать так, чтоб было больше овощей.

– Но меньше рукколы!

– Предлагайте говядину.

– Но без мяса!

– Устроить сельские танцы.

– И массаж.

– И йогу.

– Не забудьте про пение гимнов!

– Мир и гармония.

– Омела.

– Инновация.

– Традиция.

– Этническое разнообразие.

– Оргазм.

– Кастрация.

– Рыбная ловля.

– Флаги мира.

– Курение.

– Нежный анальный секс.

– Ручное огнестрельное оружие.

– Кекс с цукатами.

– Парад грузовиков!

– Давайте в этом году сделаем «одежда по желанию»!

– Эсперанто.

– Англиканство.

– Любовь!

– Любовь?

– Да, любовь!

* * *

И так вот вышло, что я из них выдавил их потаенные желанья, как чернослив из кулька. И вот так я узнал, чего наши преподаватели и сотрудники по-настоящему хотели от своего идеального рождественского опыта. Как и все прочие, они желали от этого всекампусного события того же ощутимого исхода, что и от самой своей жизни: и развлечься, и просветиться; и подчиниться, и уважиться; воспитаться, однако почитаться; быть невинными и лелеять надежды, а при этом все же остаться бесконечно умудренными тем, как устроен мир. Иными словами, они ничего подобного не хотели. Ни любви, ни ненависти. Ни пива, ни вина. Ни яичного коктейля, ни его противоположности.

– Мяса, – понуждали они.

– Но не мяса.

– Рукколы, – настаивали они.

– Но не рукколы.

– Веселья.

– Но со значением.

– Дорог получше.

– Но налогов пониже.

– Традиции.

– Но инновации.

– Чтоб вдохновляло.

– Но реалистично!

– Смешного.

– Но не фривольного.

– Романтичного.

– Но искреннего.

– Разумного.

– Но без надменности и дидактики.

Я тщательно слушал. Бесси тщательно записывала. И впитывая все это, я кивал в ответ на каждый несовместимый комментарий, что направит мое воображение касательно рождественской вечеринки. И когда они закончили отвечать и когда мы закруглили нашу фокус-группу, я собрал их оценки мероприятия и, глядя от своего дирижерского пюпитра, решительно возложил свою дирижерскую палочку на стол переговоров перед собой.

– Большое вам спасибо, – сказал я. – Все, что вы только что проговорили, должным образом занесено в протокол. Оно будет расшифровано и скреплено – и совершенно точно включено в наши планы грядущей рождественской вечеринки.

– Всё?

– Без исключения. – Я подождал, пока мои слова отзовутся в них на более глубинном уровне. Ясно было, что много лет, проведенных моими коллегами в Коровьем Мыке, научили их не верить подобным обещаниям. Но сейчас, пока я оглядывал комнату, мне казалось, что я вижу, как подспудные взгляды засухи и отчаяния медленно превращаются во взгляды цветущего оптимизма. В них начинал пробиваться отблеск этого человечнейшего из желаний – верить во что-то невероятное. Я мысленно отметил эту перемену. После чего сказал:

– Итак, завершив этот изощренный процесс завоевания вашего соучастия, можем ли мы рассчитывать на то, что увидим вас на рождественской вечеринке одиннадцатого декабря? Ваше присутствие сущностно важно для успеха нашего мероприятия. И жизненно значимо для моих собственных попыток оставить по себе хоть какое-то наследие… – Участникам уже не терпелось покинуть конференц-зал, и им, казалось, неймется. (Многие опаздывали к своим планам на вечер; некоторые ворчали на длительность заседания: «Четыре часа, как с куста!» – пробормотал один.) – …Если мне как-то удастся встроить все ваши предложения в нашу грядущую рождественскую вечеринку – если я сумею свести воедино все эти разнородные элементы, – не будете ли вы так любезны почтить нас своим присутствием?

Я рассчитывал на звучное и благодарное согласие; вместо него же получил вот это:

– Быть может, – ответили они все. – Хотя еще слишком рано что-то говорить. Приверженность, знаете, еще слишком тонка и поверхностна. Поэтому мы вам сообщим дополнительно…

– Мы? – снова спросил я.

И вновь они ответили:

– Да, Чарли. Мы.

И так вот я повернулся к Расти. А затем к Гуэн. И, поблагодарив их за соответственные пилюли, я поставили перед обоими тот же вопрос, что задавал своей фокус-группе.

– А вы двое посетите нашу рождественскую вечеринку? – спросил я. – Потому что если придет каждый из вас, то прочие ваши коллеги – с обеих сторон широкого стола переговоров – наверняка последуют. Вы держите сейчас в своих руках мою судьбу, мое наследие. В ваших руках судьба нашего колледжа в целом. И его наследие. Сплетенное наследие в руках у вас двоих, словно плеть виргинского ломоноса, с такой любовью обвивающая вишневое деревцо. Так вы придете?

Вновь ответ их был двусмыслен:

– Все зависит, – сказали они.

– От чего?

– От довольно многого.

– Как например?

– От меню, в частности. Я приду, если в нем не будет овощей.

– А я загляну, если не будет мяса.

– Вообще никакого?

– Верно.

– И для вас обоих это не обсуждается?

– Нет.

– Значит, никто из вас не придет?

– Похоже на то.

– И в этом отношении вы полностью и тотально друг с другом согласны?

– Да.

Когда я сообщил это известие доктору Фелчу, он, казалось, воспринял его как нечто само собой разумеющееся, хоть и с некоторой печалью и смирением. Мы сидели в пустом кафетерии, где в конце той недели должна была проводиться рождественская вечеринка. Уже стояло начало декабря, однако ни единого огонька еще не повесили. Не поставили никакой елки. Не разместили никакую мишуру. Прикурив от спички сигарету – свою шестнадцатую, – доктор Фелч закинул ноги в сапогах на столик кафетерия и пространно и значительно затянулся никотином.