Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье - Марина Сванидзе

У Рыжкова не раз в воспоминаниях попадается однозначно окрашенное словечко «цэкисты». Точно так же, как словечко «гэбисты».

Рыжков абсолютно адекватно, зряче воспринимает происшедшее. Четко формулирует: «Былые вожди превратили идею партийности в идею государственности, а саму партию – в государство, экспериментировали, как хотели, и только ради одного – удержать власть». И дальше Рыжков пишет: Ленин и Троцкий ввели уравниловку. Сталин создаст «равенство нищих». А ведь Маркс говорил о равенстве стартовых возможностей. И именно такие общества богато живут в Европе и в Америке.

Коллективизацию Рыжков называет уничтожением деревни. Про властные структуры, занятые сельским хозяйством, Рыжков говорит, что они «работали против народа». Слово «крестьянин» давно вызывает грустные ассоциации: «некто грязный, полуголодный, косноязычный и малограмотный».

В связи со всем этим инженер и экономист Рыжков напишет о Сталине с большим чувством, чем любой политик: «Скверным он был экономистом, «вождь и учитель». Он всегда знал, как надо, «товарищ Сталин И. В.». И его вина (а наша беда), что история развивается вопреки его прогнозам и предначертаниям. Наше социалистическое хозяйство осталось у разбитого корыта».

У Рыжкова исчерпывающе простые формулировки в отношении Сталина: «довел, как говорится, до ручки». Для Рыжкова очевидно: придуманная Сталиным замкнутость, зашоренность, закрытость страны – это отличный способ сохранения власти.

Теперь в стране – перестройка. А он, Рыжков, – премьер-министр ядерной супердержавы в период ее экономического краха. Экономику, у руководства которой он оказался, Рыжков оценивает в следующих выражениях:

Плюс к этому на премьерство Рыжкова выпадает авария на Чернобыльской АЭС в 86-м и землетрясение в Армении в 88-м. В Чернобыль Рыжков ездил через несколько дней после аварии. Позже еще раз ездил. На вопрос, почему о Чернобыле сразу не дали информации, отвечает: «Может, зря не дали». Но это, говорит, в советском порядке вещей, гласности в мае 86-го еще в помине не было. Говорит, что в Москве у него сразу же возникло беспокойство, все ли достоверно известно о том, что творится в Чернобыле. Это беспокойство точно отражает реальные советские отношения между центром и регионами. Именно поэтому, из практических соображений, премьер-министр СССР сам лично должен быть в зоне ЧП. Иных способов выяснения ситуации нет.

«Но, – напишет Рыжков, – из того, что надо было тогда в первейшую очередь сделать, все было сделано. Мы бросились закрывать эту амбразуру так, будто все это в последний раз, будто другого ничего не существует. Но почему мы не умеем трудиться на совесть в покое и мире? Что это?»

В 88-м Рыжков будет в Армении на следующий день после 10-балльного землетрясения. Разрушены 4 города, один, Спитак, полностью. Рыжков пишет: «Службы спасения людей в экстремальных условиях в СССР не было. Только горноспасатели. Мы поражались, когда видели оборудование спасателей, прибывших из-за рубежа. И собак, умеющих чуять людей под развалинами, у нас не было». Рыжков о себе тогда скажет: «Я всего лишь премьер-министр многострадальной и бедной страны. Я шел по разрушенному Ленинакану, шел и плакал, не стесняясь собственных слез». Позже, в 90-м году, и по другому поводу Анатолий Собчак, тогда председатель Ленсовета, назовет Рыжкова «плачущим большевиком». В Армении Рыжков своих слез не стеснялся, в своих воспоминаниях пишет: «Действительно, плачущий большевик». На самом деле большевиком он не был. Не в смысле членства в КПСС. А в том смысле, что Рыжков не был политиком, тем более политиком периода революции. Экономическое звено в руководстве страны не имело веса, адекватного ситуации, и силами Рыжкова этот вес взять не могло. Горбачев Рыжкову – не опора. У Горбачева свои проблемы: социальная динамика в стране активнее, чем перестройка в его, горбачевском, понимании. Он держится за партию, а страна уже против партии, и его авторитет быстро падает. Так что Рыжкову Горбачев точно не опора.

Из всех Генеральных секретарей Рыжков любил Андропова. Андропов позвал его из зампредов Госплана в ЦК, где сделал его начальником Экономического отдела и секретарем ЦК. Андроповское предложение дает Рыжкову ощущение неожиданной востребованности. Это особенно яркое ощущение, если учесть общий фон в стране, который Рыжков воспроизводит в воспоминаниях: «К 83-му году «душность атмосферы» в стране достигла, по-моему, максимума: дальше – смерть. Прекратился рост жизненного уровня людей. Остановился рост доходов государства. А самое страшное – нравственное состояние общества. Оно описывается словами старой песни: «Последний нонешний денечек». Тем и жили, как в самый «последний денечек», завтрашнего не ждали. Ни черта не делали толком, пили по-черному, воровали у самих себя, брали и давали взятки, врали в отчетах, в газетах и с высоких трибун, упивались собственным враньем. И над всем этим раздольем на миллионах транспарантов написано: «Верным путем идете, товарищи!»

Вот в это время Рыжков был зампредом Госплана. Госплан – это то место, откуда трудно не увидеть реальное положение дел в экономике. Именно поэтому Рыжков и говорит, что его должность располагала к экономическому диссидентству и высказыванию крамольных для того времени мыслей. Подобралась компания, которая в госплановских кабинетах по вечерам обсуждала возможные варианты экономических действий. И тут вдруг Андропов вызывает Рыжкова, задает вопросы по состоянию советской экономики и предлагает возглавить экономический отдел ЦК, т. е. вроде дает шанс на какие-то изменения. Через год создается Комиссия Политбюро по совершенствованию Управления народным хозяйством.

Егор Гайдар, который работал в Комиссии, будучи сотрудником Института системных исследований, вспоминает: «Формально руководил Комиссией председатель Совмина Тихонов. Ее реальным мотором был секретарь ЦК КПСС по экономике Рыжков. Для части партийного руководства это был способ выпустить пар, для другой части – надежда сформулировать программу, которую можно будет воплотить в жизнь, если они придут к власти. Позиция Тихонова была первой, позиция Рыжкова – второй». Комиссия имела две секции. В первую входили ключевые заместители министров экономического блока. Во вторую – директора экономических институтов. Вторую секцию возглавляет Джермен Гвишиани, директор института, в котором работал Гайдар. В рамках этой секции Комиссии Политбюро возникают контакты с молодыми экономистами из Ленинграда, в числе которых Анатолий Чубайс, Сергей Васильев, Сергей Игнатьев, Оксана Дмитриева, которые впоследствии станут действующими лицами новейшей истории России. Гайдар вспоминает: