Гобелен - Фиона Макинтош

– Первым идет Дервентуотер, – выдавил Уильям. Джейн еще не слышала, чтобы он заикался. Голос графа вернул Джейн в кошмарную действительность – она снова остановила взгляд на деревянном помосте, куда молодой английский аристократ вышел из черного коридора и где остановился, бледный и внешне спокойный.

Дервентуотер развернул бумажный свиток и стал читать вслух. Все, что он имел сообщить, заняло, по подсчетам Джейн, не больше минуты. Слов, конечно, слышно не было. Беспомощно Джейн наблюдала, как черную саржу сняли с плахи, как шагнул к ней молодой красавец. Наклонился, осмотрел плаху, даже потрогал.

В душе нарастал ужас. Снова закружилась голова. Джейн чувствовала, что ритм дыхания изменился и у «хозяйки»; если уж быть точным, бедняжка Уинифред едва дышала. Грудная клетка превратилась в силок для воздуха, самой Джейн было больно вдыхать. С извращенным любопытством она смотрела, как Дервентуотер вручает бумагу шерифу Лондона, предварительно обменявшись с палачом несколькими словами и указав на плаху высотой в шесть дюймов.

* * *

С того дня он повесил нескольких человек (все они были негодяи и преступники), так что успел привыкнуть к новой работе, в известном смысле зачерстветь душой. Попытки приговоренных уцепиться за жизнь не трогали его. Однако до третьей недели февраля тысяча семьсот шестнадцатого года ему не приходилось рубить головы.

Значит, сегодняшний день станет проверкой.

Уильям Марвелл не отличался брезгливостью или особой чувствительностью. Он рассуждал: животные родятся и умирают, и с людьми так же. Но рубить людям головы – дело совсем другое. Гадкое дело, иначе не скажешь. А уж когда требуют не просто обезглавить человека, но еще и расчленить – это вовсе гнусность. Однако требование исходит от самого короля, а Уильям Марвелл обещал сэру Мозли, что справится, не подведет. Вдобавок Марвелл получил, как ему казалось, целое состояние в оплату трудов. Он поспеет домой задолго до праздника сбора урожая, он женится на Нэнси.

– Сделай все чисто, – велел Мозли. Он вызвал Марвелла несколько часов назад, был мрачнее тучи. – На плаху пойдут достойные люди. Люди, преданные своим принципам. К сожалению, они восстали против английской Короны и должны заплатить за государственную измену. Так что постарайся, Марвелл, обойтись одним ударом. Не вздумай схалтурить. Публике это не понравится.

Марвелл молча поклонился.

«Я вот что думаю, Марвелл: если ты молотом орудуешь так, что хозяин твой не нахвалится, значит, и топором размахнуться сумеешь?» Фраза преследовала его. Действительно, теперь бывший кузнец умел как следует размахнуться топором. Однако человечья шея – это не тыква и не бревно (Марвелл предпочитал отрабатывать палаческие умения на бревнах).

Он не сводил глаз с красавца лорда, которому явно не исполнилось еще и тридцати лет. На аристократических губах трепетала неловкая улыбка. Где этот человек, отроду видавший лишь роскошь да почет, находит силы улыбаться собственному палачу? Марвелл не знал ответа на свой вопрос. Он просто наблюдал, как изнеженный палец щеголя-смертника прикасается к плахе в том месте, где сделала выемка для шеи.

На эшафот этот узник всходил, имея затравленный вид, однако после предсмертной речи воспрянул духом. В речи лорд утверждал, что примкнуть к восстанию его подговорили друзья, что он раскаивается, хотя и клялся умереть за своего короля. Марвелл отметил, что лорд не уточняет, за какого именно короля.

И вот приговоренный шагнул к нему.

– Как твое имя, палач? – вопросил Дервентуотер, взглядом ярко-голубых глаз пригвождая Марвелла к месту. Глаза остекленели от страха, что, с точки зрения Марвелла, было вполне объяснимо.

Он назвал свое имя.

– И чем же ты занимаешься, Марвелл, когда не убиваешь людей?

– Я кузнец, милорд.

– Достойная профессия.

Марвелл промолчал. Его предупреждали: смертники любят поговорить, расположить к себе палача. Беспечность обычно вымученная, подбитая страхом, как подбит мехом плащ; впрочем, персонажи вроде молодого лорда заводят светскую беседу с палачом, чтобы не позорить свою семью. Рисуясь при многочисленных свидетелях, они заставляют потенциальных сплетников признать: такой-то взглянул смерти в глаза – и не дрогнул.

– Есть у тебя семья, Марвелл?

– Нет, милорд, но после нонешнего… – Марвелл запнулся.

– После того как тебе заплатят за мою голову, – подсказал Дервентуотер, как бы стараясь приободрить палача.

– Да, милорд. После нонешнего денег хватит, чтоб вернуться в деревню, обвенчаться с моей суженой да собственную кузню завесть.

– Хорошее дело, Уильям Марвелл. Приятно узнать, что моя голова не пропадет даром. И вот что я посоветую: люби свою жену, а пуще того люби детей, если Господь пошлет их тебе. Жена и дети – самое главное. Дороже ничего нет.

– Я это запомню, милорд, – обещал Марвелл.

– А теперь, палач, будь добр, убери этот сучок с плахи, не то он мне шею оцарапает.

Марвелл шагнул к плахе, ощупал выемку для шеи, послушно срубил сучок.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарил молодой аристократ. Впрочем, взгляд у него был уже как у мертвеца, а голос срывался. – Прошу тебя, Марвелл, сделай все быстро, – шепнул Дервентуотер. – В моем кармане ты найдешь две гинеи – это тебе плата за труды.

Лорд отвернулся, снял камзол и жилет. То и другое было сшито из угольно-черного бархата.

– Да, вот еще что, – добавил Дервентуотер, сдергивая белокурый парик и вручая его палачу. – Возьми его. Мне он больше не понадобится.

Марвелл вдруг понял: в течение всего разговора со смертником, в течение мини-драмы, что разыгрывалась на эшафоте, он не услышал ни единого возгласа из толпы. Нынче публика вела себя непривычно тихо. Палач оглядывал толпу, чтобы не смотреть на молодого лорда, не видеть, как тот преклоняет колени, как устраивает голову и запястья. По лицам собравшихся Марвелл понял, что приговоренному сочувствуют. Женщины сникли, иные даже утирали слезы. Мужчины глядели набычившись. Марвелл растерялся, занервничал. Гораздо проще было бы обезглавливать первую жертву под одобрительные выкрики толпы – тогда бы и остальные казни пошли как по маслу. Но Марвелл дал слово сэру Мозли и надеялся, что не подведет его.

Марвелл взял топор, который нарочно был положен в сторонке. Дервентуотер примеривался к плахе: распластанный на животе, поворачивал голову, старался устроиться так, чтобы не видеть палача. Начал читать молитву.

Время настало.

Марвелл в последний раз оглядел лезвие (как оно сверкнуло в водянистом зимнем свете!), с помощью пальца убедился: наточено на совесть.

Теперь от него требовались скорость и напряжение мускулов. Однако не следует бить слишком сильно: направленный вниз удар, резкость и тяжесть головки топора сделают дело. Нельзя допускать, чтобы пот застил глаза или чтобы рука дрогнула из-за сочувствия к приговоренному. Марвелл ясно видел то самое место на стройной шее лорда, куда следовало ударить. Он примерился. Толпа вздохнула, как один человек. Не обращать внимания на толпу; не слушать вздохов! Марвелл сдержит обещание – безбольно обезглавит щедрого лорда.