Что-то случилось - Джозеф Хеллер

И то и другое.

Порой я вдруг теряю уверенность в себе, и это лишает меня энергии, воли и надежды. Так случается, когда я остаюсь один или возвращаюсь откуда-нибудь с женой и она за рулем. (Тогда мне хочется со всем покончить, и пропади оно все пропадом.) Нередко это бывает после очередного душевного подъема. Силы покидают меня, я равнодушно гляжу в будущее и вижу, что достиг своего потолка и он весьма невысок. В иные полосы мой член не желает вести себя как должно. Ему не хватает твердости, не то, что в прежние времена. Я тревожусь. А иногда все налаживается, я вновь обретаю твердость и чувствую себя чемпионом в тяжелом весе. Это приятное ощущение. Бывают полосы, когда я готов переспать с кем угодно, когда мне, кажется, сам черт не брат, когда нет у меня ни тени сомнения, сразу могу приняться за работу. Да и не работа это вовсе. Одно удовольствие. И уж я заставлю Эда Фелпса уйти на пенсию.

– Ох, милый. – Жена ошеломлена. – Откуда что берется? Ты опять совсем как молоденький.

– А ты-то откуда знаешь, какие они, молоденькие? – подтруниваю я, ощутив от этого сравнения легкий укол зависти.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. Давай, давай.

– Ясно, знаешь.

– Ты сейчас даже моложе, чем когда был молодой. – И она счастливо смеется.

– Ты тоже.

– Вы недовольны?

– Делай свое дело. Чего ты вечно медлишь?

– Опять? – польщенно и радостно восклицает Пенни. (Она так признательна и горда, когда я хочу ее.) – Откуда у тебя теперь столько для меня времени? Погоди, – смеясь, говорит она низким, чувственным контральто. – Погоди, малыш. Дай девчонке развернуться.

Пенни уже тридцать два, и я с ней уже лет десять. Она больше не влюблена в меня. А я и вовсе никогда не был в нее влюблен.

Пенни и жена, пожалуй, единственные, с кем мне все еще легко и свободно (и обе они меньше всех меня увлекают). Со всеми прочими девчонками, которым я могу назначить свидание (у меня есть зашифрованный список из двадцати трех имен и телефонных номеров в бумажнике, на службе и в тумбочке у постели на квартире Рэда Паркера, и любая ответит согласием в любой вечер или день), каждый раз – как первый раз. (Это работа. Надо выполнить ее хорошо. Приятней, когда они думают, будто делают нам одолжение. Жаль, они проведали, что и у них может быть оргазм. Интересно, кто им сказал.)

Если я заставлю Эда Фелпса уйти на пенсию, это произведет хорошее впечатление на Артура Бэрона. И не в пример Кейглу я не состою в дружбе с этим добродушным, болтливым стариком, который служит в Фирме больше сорока лет и чьи обязанности теперь свелись к тому, что через Бюро путешествий он заказывает места в самолетах и отелях для всех, кто к нему обращается, и обеспечивает транспорт, номера и все необходимое для наших конференций. На нем лежит забота о том, чтобы достаточно было взято напрокат машин и заказано виски. Жалованье у него хорошее, хотя последние лет десять (с тех самых пор, как он постарел и толку от него чуть) прибавки стали чисто символическими.

– Конференция будет опять в Пуэрто-Рико, это уж точно, – снова и снова твердит он и шепотком продолжает: – У семьи жены Блэка доля в этом отеле. Как только место будет официально названо, я смогу приняться за дело. Поскорей бы уж.

Я зарылся носом в картотеки: сколько можно слушать все одно и то же. Он мог бы выйти на пенсию – она у него большая, да еще процент от прибылей, – но не желает. Я его заставлю. А вот как быть с Рэдом Паркером? Он примерно моих лет, и на пенсию ему еще рано. Как мне от него отделаться? С тех пор как его жена погибла в автомобильной аварии, он и вправду быстро катится по наклонной – девочки, с которыми он теперь развлекается, и в подметки не годятся тем, с которыми он бывал при жизни жены, – но вдруг он еще не дойдет до точки к тому времени, когда мне от этого был бы толк? Ведь с переводом меня на новую должность тянуть нельзя…

– Как поживаете, Боб? – всякий раз спрашивает теперь Артур Бэрон, встречая меня в коридоре.

– Отлично, Арт. А вы?

– Очень рад.

…Не то эти перемены отвлекут внимание на конференции. А пока надо не забывать быть скромным, любезным и применяться ко всем и каждому. Иной раз мне кажется, Артуру Бэрону теперь некуда податься. Это называется манией величия. (Ведь он может и передумать – и Кейгл будет годами сидеть на своем месте, и соответственно все прочее тоже не произойдет. Или кто-нибудь другой без всякого предупреждения уволит и Артура Бэрона и меня, и это никак не отразится на деятельности Фирмы. Все как шло, так и будет идти.) Однако всерьез я эту мысль не лелею. Но кто же займет место Артура Бэрона, если он и правда заболеет или умрет, уйдет на пенсию, получит повышение или перестанет справляться со своей работой и его отодвинут в сторонку? Не я. (А может, и я.) Не думаю, чтобы они думали, что я когда-нибудь смогу заменить Артура Бэрона, так же как Артуру Бэрону никогда не стать Горацием Уайтом, если Гораций Уайт заболеет (заранее чувствую, это будет совсем не такая болезнь, как те, что прикончат Артура Бэрона, Грина, Кейгла и меля, – она будет одолевать его постепенно, томительно долго. Гораций Уайт не из тех старого закала здоровяков, которые заболевают и умирают быстро. Уже калека, он будет годами, скрипя, являться на службу, опираясь на алюминиевые палки или в кресле на колесах, и, страшный как смерть, будет улыбаться, сухо пофыркивать, по-свойски поминать прежние времена и до самого конца деспотично угнетать нас, так как по-прежнему будет держателем акций), умрет или выйдет на пенсию. (Горация Уайта уже оттеснили в сторону.) В нашей Фирме Уайту выше уже не подняться, ведь он только и может, что быть Горацием Уайтом – и не более того. Его могут назначать в почетные правительственные комиссии, составляющие доклады по вопросам величайшей государственной важности, на которые систематически не обращают внимания. (Ни Артура Бэрона, ни меня туда не назначат.) Имя его хорошо смотрится в газетах и на шапках некоторых фирменных бланков, ибо он не просто Гораций Уайт, но Гораций Уайт III, а его жена – тоже третья: первая умерла от рака лимфатических желез, со второй произошел несчастный случай на охоте; и его мать – она уже подходит к девяноста (как и стоимость наших акций – ха-ха) недурно выглядит на фотографиях владельцев породистых собак или тех, кто финансирует благотворительные балы и выдающиеся прибыльные постановки музыкальных комедий, опер и балетов. Артур Бэрон может обойти Горация Уайта (как мог бы и я, в теории), ибо Фирма, руководствуясь собственными безжалостными законами биологического детерминизма, отдает преимущество не тем, кто больше имеет, а тем, кто больше умеет, но Горацием Уайтом ему не стать (как на практике не стать и мне). Только другой Гораций Уайт – брат, двоюродный брат, сын, племянник или муж ничем не примечательной сестры – сможет вписаться в структуру управления Фирмы и соответствовать всему, что требуется от лица, носящего имя Горация Уайта. (Без такой личности не обойтись ни одной фирме.) Это такой неумный, беспамятный стервец, такой самодовольный остолоп (интересно, почему все-таки он без конца мне снится, почему его худое лицо становится властным и чувственным и он так зло непохож на себя); он покупает головоломки, всякие хитроумные «вечные двигатели» и прочие новшества, что продаются в книжном магазине Брентано, и посылает свою секретаршу за мной и другими служащими Фирмы, чтоб нас всем этим изумить (будто, если нам хочется, мы сами не можем такого накупить. В прошлом году во время конференции он однажды вечером всех нас ошеломил; надел красный шерстяной с начесом блейзер. Вид был шикарный. В нынешнем году красные блейзеры наденут и другие).