Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

– Надеюсь, вы все-таки удержали язык за зубами, – сказала я Питеру.

– Да, удержал, – кивнул он. – Я побрел вон из города и вскоре оказался в большой компании. Немцы выгнали из Левена все его население. На дорогах оказалось десять тысяч человек – грузовики с двумя-тремя десятками пассажиров, автомобили, крестьянские повозки, целые семьи, идущие пешком, и даже дети, тащившие какие-то пожитки. Я присоединился к ним. На обочине остановился фургон Красного Креста, и медсестра оттуда перевязала мне рану. Антверпен по-прежнему удерживала бельгийская армия, так что большинство беженцев направлялись туда. Но я свернул в сторону Парижа. А потом я решил, что мне жутко повезло – я отыскал отряд французской армии. Но в итоге меня опять чуть не убили. Они никак не могли для себя решить, шпион я или немецкий дезертир, а я все без умолку повторял, что я irlandais, ирландец, пока кто-то наконец не понял меня. Тогда они решили передать меня в отряд к англичанам, который расположился всего в полумиле от них. Никогда не думал, что когда-нибудь буду настолько рад встрече с английским офицером. «Я – ирландец», – сообщил я ему, а потом принялся рассказывать о том, что случилось в Левене. И тогда… Вы не поверите, Нора. Он пришел в ярость и начал орать что-то про «Миков» и «Пэдди»[154], предающих своего короля и всю страну. Он заставил своего солдата сорвать с меня повязку, а потом ударил меня по раненой груди своей щеголеватой тростью. Он кричал, что шпионов они вешают на месте, без суда и следствия, и что именно такая участь ожидает и меня. Но, слава богу, мимо проходил еще один офицер. «Это один из ваших, – сказал ему первый офицер. – Вы ведь, кажется, родились в Дублине?» На что тот ответил: «Да, но, как сказал Веллингтон, то, что я родился в конюшне, не делает меня лошадью». Но тут я назвал имена нескольких профессоров из Тринити-колледжа. А потом даже, по подсказке Всевышнего, вспомнил про лорда Лукана, моего лендлорда. «Он просто очередной дурак, – сказал офицер из Дублина своему коллеге, – каких в Ирландии много. Угрозы он не представляет».

– А вам не хотелось дать ему по физиономии? – поинтересовалась я.

– Очень хотелось. Но вместо этого я сказал ему «спасибо», и на этом меня отпустили, – ответил Питер.

– Вы поступили благоразумно, – заметила я.

– Но я собой не горжусь, Нора.

– Поспите, Питер. Я скажу отцу Кевину, что вы здесь, и принесу поесть. Никуда не уходите.

Но к тому моменту он уже спал.

Я отправилась в Ирландский колледж.

– Вам сюда нельзя, Нора, – шепотом предупредил меня отец Кевин. – Здесь французская полиция. Британцы наговорили им, что у нас тут – логово немецких шпионов. К тому же они каким-то образом узнали, что Питер был в Левене, а какой-то идиот из тамошних священников наплел властям, что Питер Кили встретил немцев очень по-дружески, показывал им библиотеку, после чего отца ректора застрелили. Так что теперь Питер стал для них пособником немцев – и все из-за того, что он ирландец.

Я рассказала ему, что Питера избивали сначала немцы, а потом французы и англичане.

– Все как обычно: предоставьте ирландцам одним отдуваться перед всей этой стаей, – проворчал отец Кевин.

– На некоторое время вы останетесь у меня, – сказала я Питеру, возвратившись в свою комнату. – Отец Кевин считает, что сможет уладить ваши проблемы. Он пользуется определенным влиянием во французской полиции. Но пока что…

Я купила бритву, нижнее белье, а также рубаху и широкие брюки, как у парней с рынка. Он взял все это у меня, вымылся и оделся. Одежда пришлась ему впору. Сложение у Питера было как у настоящего рабочего человека – мускулистые руки и широкие плечи.

За обедом, который состоял из ветчины и сыра, я рассказала ему о том, что мне сообщил отец Кевин. Питер молчал. Я даже не была уверена, что он вообще воспринимает мои слова. Я сказала ему, что не смогла достать больше еды. Магазины пусты, на улицах безлюдно. Французская армия отступает, приближаются боши. И снова от Питера не последовало никакой реакции.

– Для меня странно находиться с вами наедине подобным образом, – наконец произнес он. – У меня почти нет опыта общения с женщинами. Была одна девушка в Карне. Мы встречались, целовались несколько раз, но потом…

Он умолк.

– Что потом?

Он молчал.

– Она бросила вас? – попыталась угадать я. – Уехала в Америку? Такое случается, Питер. И дело тут не обязательно в вас или ваших поцелуях.

– Она умерла, – тихо сказал он, – когда нам было по восемнадцать. А на следующий год у меня появилась возможность поступить в университет. Это организовал наш приходской священник. Он был уверен, что церковь – мое призвание, но я с самого начала знал, что никогда не смогу стать церковником.

Он улыбнулся.

– А поцелуи те были очень страстными, но больше у меня никого не было.

– Почему? – спросила я.

И он перечислил мне все то, о чем уже говорил отец Кевин: нет дома, нет денег.

– Я люблю свою работу, но за нее платят недостаточно, чтобы мужчина мог содержать жену и детей. А теперь… Ну, я думал, что для меня все это уже в прошлом, и даже был рад, правда. До тех пор пока в Пантеон, промокнув от дождя, не вошли вы. Я обрадовался, когда меня отослали в Левен, и планировал остаться там навсегда. Однако сейчас…

– Вы хотите мне что-то сказать, Питер? Так скажите.

Но он не произнес ни слова. Просто наклонился через стол и поцеловал меня. Да, получилось у него действительно страстно.

Просто удивительно, как одно событие порождает другое. Вначале я вообще сомневалась, вспомню ли я, как заниматься любовью. Но потом решила, что, однажды научившись, больше не разучишься. К тому же Питеру очень этого хотелось. Я даже отчасти простила Тима Макшейна, потому что благодаря ему, глядя, как Питер наслаждается нашей близостью, я понимала, что можно получать радость, помогая партнеру раскрыться, сбросить оковы. И никто из нас не переживал по поводу смертных грехов. Все три дня, которые мы с Питером провели в моей комнате над площадью Вогезов, слышался гром приближающейся канонады тяжелых пушек. Но мы были живы, и Господь, безусловно, хотел, чтобы мы были счастливы. Отец Кевин тоже хотел этого.

2 сентября, 1914

– Немцы сожгли библиотеку в Левене, чтобы запугать мир, – сказал Питер. – Чтобы продемонстрировать, что сопротивлением ничего не добиться.

Мы находились в Ирландском колледже. Отец Кевин считал, что Питер здесь в относительной безопасности. Парижская полиция была слишком занята, чтобы морочить себе голову еще и с ним. Я принесла рулоны материи от мадам Симон, и теперь мы с Питером и отцом Кевином заворачивали в нее книги и манускрипты, а потом укладывали все это в деревянные ящики.

– Мадам Симон говорит, что немцы могут быть здесь уже через несколько дней, – сообщила я.