Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - Эрик Эмблер

— Британские власти, — перебил Залесхофф, — обычно выручают в любой ситуации, от мелкого воровства до убийства. Другое дело — обвинение в шпионаже. Они шарахнутся от вас словно черт от ладана, как только узнают.

— Вы сами сказали, что меня обвиняют в подкупе.

— Это пока вас не поймали. Потом получите по полной программе.

— Ну ладно. Даже если вы правы, я все равно не вижу альтернативы.

— В безопасности вы можете себя чувствовать только за пределами страны, и именно туда мы направляемся.

— Кажется, вы забыли, — язвительно заметил я, — что у меня нет паспорта.

— Не забыл. Я же сказал — поговорим потом…

— А пока…

— А пока, — перебил он, — вам лучше делать то, что я говорю.

Я пожал плечами:

— Думаю, разницы никакой.

— Разница огромная. Выкурите сигарету. Она успокоит ваши нервы.

— Мои нервы, — огрызнулся я, — в полном порядке.

Залесхофф невозмутимо кивнул:

— Отлично. Через минуту они вам понадобятся. Мы спрыгнем с поезда, когда он замедлит ход на повороте у Тревильо.

Я не ответил. Все происходило слишком быстро. Двадцать минут назад я был относительно благонадежным англичанином, который возвращался домой, справившись с непростой работой. Я предвкушал спокойный ужин, потом пару часов в кино, хотел пораньше лечь и почитать новую книжку. Теперь я превратился в преступника, разыскиваемого итальянской тайной полицией, прятался в туалетах, обманывал билетных контролеров и собирался сойти с поезда весьма необычным путем. Все произошло слишком внезапно. Я никак не мог привыкнуть к новым, невероятным обстоятельствам и подумал, что если ущипну себя посильнее, то, возможно, проснусь в своем гостиничном номере в Риме. Увы: рядом сидел Залесхофф и курил, пристально глядя в окно, а у меня в кармане лежали безопасная бритва, протекающий тюбик крема для бритья и пара американских трусов. Дорожка вдоль рельсов выглядела далекой и опасной — ровная коричневато-серая полоса. Состав двигался быстро, и я не мог понять, выложена она крупными камнями или мелкими. Поезд начал издавать какой-то странный стук. Я пытался выделить его, идентифицировать, а потом сообразил, что это кровь стучит у меня в висках. И вдруг понял, что боюсь — очень боюсь.

Залесхофф тронул меня за локоть.

— Еще минута, потом выходим наружу, на ступеньки, и готовимся прыгнуть. Не забудьте, что нужно расслабиться, если после приземления не сможете удержаться на ногах.

Я молча кивнул и посмотрел на землю.

Мне казалось, что поезд движется так же быстро, как и прежде. Он шел по крутой насыпи между вспаханными полями. Я снова бросил взгляд на землю, проносившуюся мимо. Потом увидел, как Залесхофф берется за рукоятку двери. Безумие, чистое безумие! Мы оба переломаем руки и ноги или попадем под колеса прицепленного за нами багажного вагона.

Внезапно откуда-то снизу донесся скрежет.

— Тормозит. Давайте, прыгайте первым.

Залесхофф открыл дверь, и свист ветра заглушил грохот чугунных колес.

— Спускайтесь, — крикнул он. — Быстро!

Я посмотрел вниз. Четыре ступеньки, потом рельсы. Я ухватился за поручень и сделал три шага вниз. Ветер срывал с меня шляпу. Свободной рукой я натянул ее до самых ушей. Потом повернулся лицом по ходу поезда. Начался поворот, и паровоза я не видел — только длинный конус дыма из его трубы. Внизу с устрашающей скоростью проносилась земля. У меня вдруг закружилась голова, и я поднялся на одну ступеньку.

— Это бесполезно, Залесхофф. Я… — Мне пришлось перекрикивать свист ветра.

Он не понял.

— Потом поговорим. Прыгайте!

Залесхофф стоял выше меня. Его колени упирались мне в лопатки. Я спустился на последнюю ступеньку. Теперь мне были видны колеса, со скрежетом преодолевавшие изгиб рельсов. Я не мог оторвать от них взгляда. Они почему-то напомнили мне машинки для нарезки бекона. В детстве я видел, как такой машинкой мужчина отрезал себе половину большого пальца на руке. Из одной буксы сочилась смазка.

Что-то острое уперлось мне в спину. Это был туфель Залесхоффа.

— Прыгайте! — крикнул он.

Я выпрямил спину, присел, чуть-чуть подвинул одну ногу. Потом опять замер. Нет, не могу… Мы двигались слишком быстро. Если бы поезд еще немного притормозил… Но похоже, он вновь стал набирать скорость.

Туфель Залесхоффа опять уперся мне в спину. Я набрал полную грудь воздуха, стиснул зубы и прыгнул.

Через секунду мои ноги с силой ударились о землю. Я почувствовал, что падаю лицом вниз, и инстинктивно вытянул руки. Мои ноги отчаянно пытались догнать туловище. Перед глазами мелькнула земля, и я упал на край насыпи.

Едва не лишившись чувств от удара, я покатился по склону, остановившись лишь в самом низу, у бетонного столба ограждения из колючей проволоки. Несколько секунд я лежал, пытаясь отдышаться. Потом осторожно встал и принялся отряхиваться. Залесхофф спускался по насыпи наискосок от того места, где он упал, ярдах в двадцати от меня.

— Вы целы?

Прерывающимся голосом — никак не удавалось отдышаться — я подтвердил, что все в порядке.

— Перебирайтесь через забор. — Он тяжело дышал. — Почистимся по дороге.

— Что случилось?

— Охранник нас видел. Значит, сообщит о нас в Брешии. Нам нельзя в Тревильо.

— Куда же мы направляемся?

— Увидим, когда доберемся. Пойдемте.

Мы пролезли сквозь ограждение и молча стали обходить вспаханное поле. Солнце уже опускалось за деревья на горизонте, когда наконец показалась дорога. Мы свернули направо, в противоположную сторону от Тревильо, и через двадцать минут дошли до маленькой деревушки. На площади рядом с почтой располагалось кафе-ресторан.

— То, что нужно, — сказал Залесхофф.

Мы вошли и сели.

— Ну? И что теперь? — Я чувствовал себя усталым и растерянным.

— Поедим, выпьем бутылку доброго вина, если у них таковая найдется. Потом займемся делом.

Заведение было маленьким и не отличалось чистотой. Бар с оцинкованной стойкой и четыре столика с мраморными столешницами, покрытыми белыми бумажными скатертями. На стене за стойкой тянулись полки с батареей бутылок. Остальные стены были украшены рекламой «Чинзано», литографическим оттиском портрета Муссолини и плакатом с изображением острова Капри. Хозяином оказался флегматичный мужчина средних лет с длинными седеющими усами и невероятно грязными руками. Наш приход не вызвал у него удивления; позже выяснилось, что он считает, будто мы имеем какое-то отношение к фабрике по розливу минеральной воды, которая находится неподалеку. Мы не стали его разубеждать.

Мы поужинали спагетти с огромным количеством хлеба и выпили бутылку вполне приличной «Барберы». Когда принесли кофе, я чувствовал себя гораздо лучше. Залесхофф подозвал хозяина и заказал бутылку коньяка.