Анук, mon amour… - Виктория Платова

– Вам лучше уйти, молодой человек.

– Я понимаю. Я могу взять книги?

– Не сегодня. Приходите в другой раз.

– Хорошо.

Вряд ли «другой раз» наступит, вряд ли доморощенный самурайкогда-нибудь еще придет сюда: и он, и я это понимаем. Скорее всего, портье из«Ламартин Опера» будет лапать своих подружек в твердых переплетах в другомместе. Атабак, который он курит, понравился бы Тьери Франсуа.

Наверняка.

Разговаривать больше не о чем. Волоча за собой лопату, я –вслед за ушедшим парнем – отправляюсь к двери и закрываю ее на ключ. Лопата –вот что поможет мне избавиться от улиток.

Если, конечно, я захочу от них избавиться.

– … Препаскуднейшее это было дело, малыш, вот что ятебе скажу. Препаскуднейший это был тип – Тьери Франсуа.

– Да, мсье Дютронк. Дело было отвратительное. Яподнимал архивы.

– Семь жертв, убитых самым гнусным, самым извращеннымспособом. И это только то, что нам удалось доказать. Уж на что я, тертый калач,всю жизнь в полиции проработал, а подобного дела и не упомню. И теперьвспоминать не хочу. Не так уж много мне осталось на этом свете. Лучше уж думатьо чем-нибудь хорошем. Прав я, Дидье, а?

– Да, мсье Дютронк. Я поднимал архивы. Здорово выраспутали это дело.

– И стал комиссаром. Лучше уж никогда не становитьсякомиссаром, лишь бы поменьше было таких дел. На жертвы лучше было и несмотреть, так он их кромсал. Что твой сатана души грешников в аду. ФрансисТренэ, парень, который работал со мной на этом деле, – тот так вообщеуволился из полиции – еще до того, как повесили этого стервеца Тьери. Нервы невыдержали. А Франсис был головастый парень. Интеллектуал, как принято былотогда называть таких головастых.

– И сейчас так называют.

– Вот видишь – времена, как и люди, не меняются. Еслибы не Франсис – увидели бы мы не Тьери Франсуа, а от мертвого осла уши. Явсегда ему говорил – наша работа для тех, кто, разгребая дерьмо, не надевает нанос прищепку. А к запаху дерьма еще надо привыкнуть, нормальный человек исвязываться с этим не станет. Прав я, Дидье, а?

– Еще как правы, мсье Дютронк… И что же он совершилтакого выдающегося? Этот ваш Франсис Тренэ?

– Прочел чуть больше книжек, чем мы с тобой, малыш.Представь себе книжного червя с вечно расстегнутой кобурой на брюхе – это ибудет Франсис.

– Он всегда готов был пустить пушку в дело?

– Э-э, не скажи. В том-то весь и фокус, что кобура у негобыла пустой. Оружия Франсис не любил. И вдело чаще пускал мозги. И это совсемнеплохо у него получалось. Хоть он и казался мне странным типом, еще какимстранным, но убийцу-то он вычислил. Тут уж не прибавить, не убавить.

– Так это ему первому пришла в голову мысль отетраграмме?

– Ну уж не мне – точно. Я до сих пор это слововыговорить не могу. И то, что оно означает. Непроизносимое имя Бога – такговорил Франсис. И мне так будет сподручнее.

– Речь ведь шла о четырех буквах – YHVH. Йод-Хе-Вау-Хе.

– Лучше бы ты не произносил их вслух, малыш. Как иположено. У меня до сих пор от этих букв мороз по коже.

– Я понимаю, мсье Дютронк. Просто бы хотелось кое-чтопрояснить для себя.

– Тут я тебе не помощник, Дидье. Не силен я во всейэтой кабалистике. Тебе бы с Франсисом об этом поговорить.

– Этого хотелось бы тоже…

– Вот только боюсь, что ничего не получится.

– Почему? Вы-то наверняка знаете, как с ним связаться.

– Раньше – знал. Когда мы загоняли в угол эту падаль,Тьери Франсуа.

– Значит, вы не виделись с ним после того, как он ушелиз полиции?

– Виделись один раз. Вдень, когда Тьери повесили.Пропустили по пивку по этому поводу. Хотя вернее будет сказать, что пиво пил я,а он ограничился кофе без сахара. Тогда-то он мне и сообщил, что хочет уехатьиз страны.

– Куда?

– Вроде как куда-то на Восток, ловить змей.

– Змей? Почему змей?

– Уж лучше ловить змей, чем маньяков, сказал мнеФрансис, нервишки у него были ни к черту, это точно. И ведь уехал, Дидье. Воттак-то.

– На Восток? А куда именно на Восток?

– Меня он в это не посвящал. Только думаю, что он и самне знал тогда, куда отправится.

– И вы больше ничего о нем не слыхали?

– Ничего.

– И он ни разу не давал о себе знать?

– Боюсь, что нет, малыш. Правда, однажды я видел его поящику, хе-хе… Хотя вернее будет сказать, что и не его вовсе, а какого-то актерав американском фильме. Но уж больно на Франсиса похожего. Потом всю ночь не могзаснуть – не очень-то я люблю вспоминать о Франсисе. Хотя парень он былзамечательный.

– И странный?

– Одно другому не мешает.

– Почему тогда не любите вспоминать?

– Вспомнишь о Франсисе – вспомнишь и о Тьери, и о семиневинных, которых он разделал, как мясник. Три мужчины и четыре женщины, незнавшие ни Тьери, ни друг друга. И у двоих из них фамилии начинались на «а», уодного – на «о», а у четверых – сам знаешь на что.

– YHVH. Йод-Хе-Вау-Хе.

– Лучше бы тебе не трепать эти буквы. Вдруг произнесешьих правильно.

– И что тогда?

– Вселенная рассыплется в пыль. Ты же читал материалыдела.

– Этого там не было.

– Разве?

– Было довольно развернутое заключениеспециалистов-религиоведов, где объяснялась вся эта казуистика с буквами. Йод –отец, первое Хе – мать, Bay – сын, второе Хе – дочь. А само имя – не что иное,как формула сотворения мира. А в европейских языках звучит это как Яхве. ИлиИегова, если добавить гласные из слова Адонай, что значит господин. Какдобавляли средневековые толкователи Торы.

– Хочешь прочесть мне лекцию?

– Нет.

– Оно и верно, малыш Дидье. Я и тогда ничего в этом непонимал, что уж говорить про сейчас. Яне понимал, а Франсис понял. Эти семеробыли виноваты только в том, что фамилии их начинались на эти проклятые буквы. Ив том, что они попались на глаза Тьери. Первым был американец Стивен Йорк, отецдвух детей, он тоже как-то заглянул в магазин Тьери. Чтобы купить детишкамкнижку-раскраску. Все они были там, хотя бы раз – но были: и чьи-то матери, ичьи-то дочери, и отцы, и сыновья. А он убил их всех. Франсис говорил, что Тьерисоздал какой-то там культ. А может, и не создал, а просто подглядел где-то ужеготовый. Ну это как проклятую букву «а» написать впервые. И не напишешь ведь,пока кто-нибудь не покажет тебе, как именно ее писать. Пока кто-нибудь не ткнеттебя в нее носом. А Тьери… Уж очень ему хотелось правильно произнестинепроизносимое имя. Пусть и разными голосами, пусть и из перерезанных глоток.