Ожог - Василий Аксенов

Время сложное, начало Пятьдесят Третьего. Готовимся к новойчистке Дальстроя от вражеских элементов. Материалы из центра поступают потоком.В этих условиях всегда находил у Полины Игнатьевны моральную поддержку.

Однажды посетил Полину Игнатьевну в момент отсутствия твоегоотца, моего непосредственного начальника. Не устоял перед внешними даннымиПолины Игнатьевны. Вступил в состояние физической близости.

За спину свершившегося факта не прятался. С чистой партийнойсовестью, по-офицерски, просил Полину Игнатьевну уйти от полковника Лыгера исоединить свою жизнь с моей. Предложение было отклонено. Встречи продолжались.

Удивительная была женщина Полина Игнатьевна, не перестаюудивляться! Сочетала наши встречи с уроками французского языка. Она преподавалаэтот предмет в средней школе Магадана, являясь там к тому же секретаремпарткома, активно занимаясь общественной работой, помогая ученикам, даже идетям бывших з-к, настоящая была застрельщица и в культурных мероприятиях, и впартучебе. Извини, я закурю.

Он вынул из пачки сигарету и мельком взглянул на Нину.Прежде она при виде сигареты кричала с притворной свирепостью «папка, несмей!», имея в виду вредность никотина. Теперь даже и бровью не повела. Голаялежала на боку, подперев голову, и молча слушала «секрет» с непонятнымвыражением лица. Увидев сигарету у него во рту, она похлопала себя двумяпальцами по губам, прося и себе закурить. Так она, должно быть, и всем своимпрежним кобелям показывала – дай-ка, мол, и мне – тем же жестом. Он дал ейзакурить и даже слегка передернулся от нового ощущения – он ей теперь не отец,она ему не дочь, они – любовники! Неужели – счастье?

– Ну? – сказала Нина, не отрывая от него темногонепонятного взгляда.

Он с готовностью покивал – сейчас, сейчас, продолжимповествование. Он затянулся дымком и постарался перенестись на двадцать летназад, в тот весенний Магадан, где по улицам ползли туманы, над ними стояларобкая голубизна. Он постарался как можно ярче вспомнить ту, тогдашнюю Полину,и вдруг необычная мысль посетила его: «А не потому ли все сотрудники управлениятак тянулись к этой даме, что она своей партийно-общественной активностью какбы придавала разумность, естественность их грязной преступной работе?»

Вот так и подумалось – «грязной, преступной»! Он разозлился– откуда берутся такие словечки в мыслях? Из тех же источников, конечно,невольно проникают, из тех же гнилых углов! Мы не были преступниками! Мывыполняли свой долг рыцарей революции и стыдиться нам нечего! И на полячишкуэтого нечего кивать. И без него немало героев дали органы пролетарскойдиктатуре! Ну-ничего!

– Подхожу к главным событиям, – продолжал онрассказ. – Вызывает генерал, передает документы на твоего отца, БорисаЕвдокимовича Лыгера. Документы только что прибыли из Центра. Предлагаетсяуточнить анкетные данные полковника Лыгера, ибо обнаружились иностранные,точнее, французские корни. Среди документов написанный отруки сигнал, безподписи, о близости Лыгера к безродным космополитам.

– Сигнальчик – не твоя работа? – спрашиваетгенерал. – Знаем, Чепцов, все знаем и про тебя, и про мадам, но в данномконкретном случае не осуждаем. Разберись-ка с этими бумагами, а Лыгера пришлико мне.

Сразу бросился из управления к Полине Игнатьевне. Нет, я неписал на Бориса Евдокимовича. Не скрою, недолюбливал. Желал полного обладаниятаким замечательным товарищем, как Полина Игнатьевна. Ясно понимаю – неизбежныйарест полковника ударит и по его жене.

Вбегаю. Перед моими глазами Полина Игнатьевна. Занимается скрошкой, то есть с тобой, Нина, изобразительным искусством, показывает картинуРепина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» и рассказывает об историисоздания мирового шедевра. Незабываемый момент: луч солнца падает па синеекрепдешиновое платье Полины Игнатьевны.

– Полина Игнатьевна, вы должны немедленно подать наразвод! Ваш муж – предатель!

Суровое было время, Нина. Многим казалось, что мы, работникиорганов, лишены человеческих чувств. Неверно! Быть может, я был излишне резок,но только от желания спасти Полину Игнатьевну. Готов был немедленно податьрапорт о переводе на трассу или на материк, забрать вас, уехать. Полина непоняла.

– Как вы смеете?! Шантажист! Убирайтесь!

– Полина, твой муж не Лыгер! Он – Лягер! Он скрываетсвою национальность! Он француз, если не еврей! Ля гер! Ля гер по-французски«война», не мне тебя учить!

– Ля гер! Ля гер! – вдруг дико закричалаона. – Па-пашка! Папашка францозиш! – Упала затылком на паркет.

Чепцов на миг закашлялся. Вот он и рассказал все «дочке»,все-все, почти все. Нет, про хохот Полины Игнатьевны он уже не расскажет. Отаком страшном хохоте словами не расскажешь. Такого он не слышал даже надопросах.

– Так началась ее болезнь. Вечером пришел твой отец, мыобъяснились. Он был потрясен разговором с генералом. Согласился отдать мнепарализованную Полину Игнатьевну и тебя, собрал вещи, утром отбыл на трассу.Его не арестовали, только сняли с занимаемой должности. Была уже веснапятьдесят третьего, уже запахло хрущевской гнилью…

Чепцов разволновался, взял еще сигарету, зашагал по комнате,давя на паркет всем своим центнером. Вдруг он вспомнил, как тяжело качался подего тяжестью пол в завальном бараке на окраине Магадана, когда еще в сорокдевятом брали матерую троцкистку. «Мадонна» Рафаэля, латунные католическиекресты, книги реакционных писателей… других подробностей ареста он не помнил.

– Надень штаны! – услышал он вдруг чей-то чужойголос.

– Что? – Он вздрогнул, обнаружив свою наготу.

– Штаны надень. Противно, – сказала Нина, егодевочка.

Он схватился за свои штаны и увидел в зеркалеотвратительного старика в зеленой офицерской рубашке, из-под которой свисалмохнатый седой живот и сморщенные темные органы в седом пуху. Старик смаленьким перебитым носиком и огромным зобом, с трясущимися от угодливостиперед девчонкой руками. Впервые сам себя увидел стариком и ужаснулся. Счастьелопнуло!

– Упырь, жаба, нечеловек! – кричал ему на допросекавказский партизан Гуцалов. – Пусть все у тебя будет не по-человечески!

Подонок, поднявший руку на святыню, на Родину, на Сталина,претендовал, видите ли, на человеческое обращение! А между прочим, все было врамках инструкций. В конце концов, обращайте к инструкциям свои проклятия!

Он подтянул ремнем живот, подобрался перед зеркалом, насупилброви, отгоняя призрак жалкого старика. Не пугайте, не согнемся! Боженькойвашим не пугайте! Нету его, а это существенно.