Каждый Наследник желает знать… - Светлана Багдерина

Ивана?..

ИВАНА?!

Но он не может!.. Ни за что!.. Это бред! Он… он… Такие как он…

– Такие, как он, принесли погибель твоему народу! Гляди на своего дружка! Запоминай! Наслаждайся!

Лукоморец поднял над крохой меч…

– А смотри, смотри, какая лялька блестит! – растерянно озираясь, проговорил Иванушка. – Ути, какая железячка блестючная! А смотри, ей зайчиков пускать можно! Наверное… Только не получается… Пасмурно… И дождь, наверное, будет…

– Нет, это неправда, это неправильно, забудь!!! – яростно прошипел Гаурдак и, откуда ни возьмись, черная волна нахлынула, смывая изображение.

Через секунду варвар в красном кафтане и с лицом Ивана снова стоял на фоне горящего города, стискивая ребенка в руках.

– Ну перестань же ты плакать – у меня больше ничего нет тебе показать! Да придет, придет твоя мамка… Тетя Сеня ее найдет – и приведет, не бойся… Ну не реви же ты, а! Ну сколько можно?! Ты же витязь! А витязи не плачут!..

– Это не так было!!! Он убил его!!! Убил!!!

И снова горячая чернильная волна налетела, растворяя картинку, и вновь через несколько мгновений на пригорке появился воин в красном кафтане и с мечом.

– …А хочешь, мы с тобой в богатырей поиграем? Садись на меня, поскакали!

– Ах ты… гад… гадина… гадюка подколодная… – голос Олафа срывался и хрипел, точно сорванный долгим яростным криком – впрочем, так оно и было:. – Ах ты варгово отродье… драконья отрыжка… выползень поганый… Ты меня на Ивана натравить хотел?! На Сеньку?! На Ахмета?! Да я тебя своими руками засуну в такую дыру, что ты из нее еще миллион лет не вылезешь!!!..

– Но твой народ! Ты должен отомстить! Восстановить справедливость!..

– Эх, были бы у меня руки свободные – я б тебе такую справедливость установил… – бешено прорычал отряг.

Наследники, чьи ладони оказались снова стиснуты в его могучих лапах, снова вскрикнули от боли, но он не обратил на них внимания.

– Но ничего… Ногами по голове справедливость устанавливать тоже можно. Только появись. Только подойди. Только высунься, гнида…

– Добрый вечер, – бархатистый баритон нерешительно выговорил приветствие и замолк, точно смутившись.

– Гаурдак? – настороженно вскинулся Иванушка и замер, словно воин в боевой стойке, готовый защищаться, атаковать или просто драться руками, ногами, зубами и всем, чем до противника дотянется, до последнего вздоха.

– Вообще-то, у меня, как у любого другого разумного существа, когда-либо имевшего родителей и друзей, есть больше одного имени… Но поскольку я приобрел известность… пусть и не такую, какую хотел бы… под этим… то – да. Можешь называть меня так, – учтиво промолвил полубог и снова умолк, будто смутившись – или чего-то выжидая.

– Не имеет значения, сколько у тебя имен и каких, – сдержанно произнес лукоморец, с секунды на секунду ожидая подвоха или нападения исподтишка. – Важно, какой ты.

– Думаешь, сын лукоморского царя, это важно? – невесело усмехнулся полубог.

И в голосе его отчего-то прозвучала такая усталость, такая безнадежность и тоска, что, услышь их Иванушка из уст любого другого собеседника, первым его порывом было бы посочувствовать, ободрить, похлопать по плечу, узнать, в чем дело и не может ли он чем-нибудь помочь. Но сейчас…

Сконфуженный и растерянный, он замер в нерешительности, не зная, что сказать и что подумать, ибо не так, совсем не так представлял себе царевич разговор с ужасным Пожирателем Душ – если представлял вообще.

– Не хотелось тебя разочаровывать, конечно… – голос Гаурдака звучал теперь тихо и отрешенно, точно говорил он сам с собой, или с каким-то другим собеседником, лукоморцу не видимому и не знакомому. – Но на самом деле, важно не какой ты, а кем тебя выставила победившая сторона. А если еще представить, что тысячу лет ты был лишен возможности защитить свою честь и точку зрения… За такой срок даже святого можно выставить монстром.

– Ты святой?

– Я? – застигнутый врасплох таким предположением, Гаурдак нервно расхохотался. – Не больше, чем ты!

– Я – нет, – серьезно ответил Иван.

– Ну не скромничай, – хмыкнул баритон. – Я ведь вижу! Думаешь, прожив сотни лет на Белом Свете, я не научился разбираться в людях? Хотя да… иногда все же думаешь – «кто их разберет, этих людей»…

– Это не скромность. Это – констатация факта. У меня множество недостатков. Но самый главный – неуступчивый характер. И… мои близкие… часто страдают от этого. Ну или не страдают… а просто обзываются и ехидничают… и тогда страдаю я. Один мой близкий, по крайней мере. И он… она… часто бывает права. Наверное. Но я не могу с собой ничего поделать, хоть и люблю ее, и даже иногда думаю так, как подумала бы она, хотя на самом деле я так и не думаю… но как-то само собой думается… словно она где-то в голове у меня сидит и язвит… А я все равно поступаю по своему. Что это, если не эгоизм и пренебрежение к мнению окружающих?

– А вот я бы оспорил такую оценку, – усмехнулся его собеседник, и голос его неуловимо изменился, словно что-то непонятное и неощутимое наложилось вдруг на простые, доступные человеческому слуху слова, исподволь понуждая внимать и впитывать.

Магия в голосе Гаурдака была пока настолько мала и настолько непрочна, что даже легкое сопротивление могло смахнуть ее путы, как весеннее половодье сносит бобровую плотину. Но чтобы она могла закрепиться и начать расти, со стороны жертвы требовался лишь один незначительный шажок ей навстречу.

И он должен был быть сделан.

– Мало того, что ты добр, бескорыстен, честен и искренен – ты веришь в то, что все вокруг тебя такие же, – неспешно и участливо продолжил монолог баритон. – А если кто-то и отличается, то лишь оттого, что им не пришло в голову быть хорошими. И если им сообщить о такой возможности, подсказать, что для этого надо делать, то вуаля! – еще одним добрым человеком на Белом Свете станет больше. И попробуй, скажи, что я ошибаюсь.

– Н-ну… вообще-то… так оно и есть… – помявшись, неохотно протянул царевич.

– То есть, ты со мной согласен? – вкрадчиво уточнил полубог.

– Да, – осторожно подтвердил лукоморец.

Сделав шаг в разверзшуюся под его ногами ловушку.

Обрадованная магия встрепенулась почти неощутимо – словно легкий ветерок коснулся лица – и обняла свою жертву, ласково притрагиваясь к принявшему ее хозяина разуму, неспешно разгоняя опасения, растворяя недоверие, впитываясь в мозг, как вода в напоенную дождем землю – медленно, но неотвратимо.

И Ивану, оказавшемуся беспомощным перед ее тонкой силой, ничего не оставалось, как внимать и впитывать, с каждой секундой погружаясь как в паутину в шелковую вязь гладких правильных фраз – не чувствуя этого и не понимая.