Каждый Наследник желает знать… - Светлана Багдерина

– Но разве тебе, как отцу своего народа, свойственны эгоизм и равнодушие? – удивление звучало не то, что в каждом слове – в каждой букве. – Не убедившись собственными глазами, никогда бы не поверил в это!

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился калиф.

– То, что ты счастлив сам, и народ твой благословляет свой удел под твоим правлением, о разумнейший из правителей Белого Света, еще не значит, что остальные люди счастливы тоже! – взволнованно воскликнул баритон.

– Гарун аль-Марун, мой достославный предок, чья мудрость сияла как солнце на небосклоне, превращая даже самую темную ночь невежества в радостный день просвещения, притененный легкими облачками познания, – важно проговорил шатт-аль-шейхец, – учил:

Кто щедро раздаёт в пустыне снег,

Тот вызовет презренье или смех.

Калиф, запомни: ты – не благодетель,

Ты счастьем каждого не осчастливишь всех![136]

– Стихи? – брюзгливо скривился Гаурдак. – Лирика! Словоблудие! Рифмоплетство! Безответственное жонглирование буквами в то время, как несправедливость, бедность и обиды правят миром! И наконец, когда явился тот, кто способен принести удовлетворение и утешение всем, ты – только ты! – стоишь на пути, играя словами вместо того, чтобы помочь тем, кто нуждается в этом!

– Как – только я?.. – опешил Ахмет. – А как же…

– Твои друзья, услышав доводы разума, позволили мне выйти из заточения, – голос звенел укоризной. – Они осознали, что кроме меня никто и ничто не сможет принести счастье на Белый Свет. И теперь только твоя неуступчивая пресыщенность мешает приходу Золотого Века. Я ни в коей мере не тороплю тебя, о несравненный монарх экзотического Шатт-аль-Шейха, но ты подумай о том, что сотни тысяч людей могут навсегда остаться у разбитого корыта своей дрянной судьбы из-за тебя одного.

– Остался… я один?.. – растерянно произнес Ахмет.

– Да, – с сожалением выдохнул голос.

– Я один между тобой и Белым Светом?.. – отчаянно замер калиф.

– Да, – терпеливо подтвердил полубог. – Единственный из всех, кто всё еще верит глупым россказням, погряз в себялюбии и самолюбовании и не видит правды.

– И… в чем же правда?

На секунду Гаурдак потерял дар речи, разрываясь между двумя ответами: «Я уже раз семь тебе объяснял» и «А ты уверен, что не приходишься родственником гвентянской принцессе?», но усилием воли, достаточным для радикального осчастливливания небольшого города, изобразил спокойствие и надмирность:

– Правда в том, что мне противятся только те, кто не хочет видеть дальше собственного дворца и не заботится о других.

– Заботиться о других для правителя – не значит бродить по улицам и вкладывать нуждающимся в руки всё, чего бы им только захотелось! – жарко воскликнул калиф. – Ибо, как сказал однажды великий Гарун аль-Марун:

Запомни: пусть низкими будут поборы;

Советники пусть пред тобою не лгут;

Дай людям защиту – ночные дозоры,

Могучее войско и праведный суд.

Дай каждому в меру труда и заботы —

И будет спокоен твой царственный дух!

Не думай, что сделаешь лучше работу,

Чем сделает сам водонос иль пастух.

Калиф на престоле как будто для вида,

Он может лишь только урок преподать:

Не дать богатею феллаха в обиду;

Помочь старику; остальным – не мешать![137]

– И опять графомания и туманные идеи вместо простой и прямой помощи страждущим! – горько вскричал Гаурдак. – Если бы безучастных правителей ждала бы расплата за их деяния – а вернее, бездеятельность – по отношению к тем, кого им доверила судьба!.. Если бы было кому спросить c них за годы, проведенные в бессмысленной неге за чтением заумных книжонок, как будто равнодушие и оторванность от реального мира для государя – в порядке вещей! В то время как сотни тысяч их подданных и подданных других горе-монархов перебивались с сухой корки на тухлую воду, в то время как стоило им лишь кивнуть – и нашелся бы кое-кто, готовый принести счастье и справедливость всем – и абсолютно бесплатно…

– А то, что плата за твои бесплатные благодеяния – душа, это в порядке вещей? – рывком вытащил себя из зарождающегося комплекса неполноценности Ахмет. – И это, по-твоему, справедливо?!

– Да. Абсолютно бесплатными бывают только скорпионы в тапках, – скромно усмехнулся Гаурдак. – А я в оплату за всё и сейчас беру ничего и потом. Разве это не справедливо?

– По-твоему, душа – это ничего?! – подпрыгнул калиф.

– А что это? – не замедлил отреагировать баритон. – И зачем она нужна тебе – или кому-либо еще после смерти?

– После смерти душа сулейманина, бывшего хорошим человеком, идет в небесный розовый сад, наполненный гуриями, цветами и наслаждениями, и сам премудрый Сулейман встретит ее ласково и будет пировать и беседовать с ней о вечном и мудром! И ты хочешь лишить человека всего этого ради сиюминутной выгоды?!

– А куда у вас идет душа преступника?

– В подземное царство – владения Вишапа, дабы гореть вечно в плавильных печах, в огне которых он кует грехи и соблазны для людей!

– Какая прелесть… какой примитивизм… – тихий смешок сорвался с невидимых губ.

– Что?! – оскорбленно вскричал Ахмет.

– Хорошо… ты сам настоял… я не хотел тебе говорить… чтобы не расстраивать, – сердито вздохнул баритон.

– Что? – встревожился шатт-аль-шейхец.

– И если бы не твое верблюжье упрямство, и не сказал бы – к чему разрушать розовую картину мирозданья хорошему человеку… – точно не слыша вопроса, как бы для самого себя продолжил полубог.

– Какую?! – нетерпеливо притопнул человек.

– Вашу, – будто, наконец, решившись, выдохнул сочувственно Гаурдак. – Я за долгое тысячелетие, проведенное вдали от Белого Света, успел побывать везде. Конечно, это было нелегко, но чего-чего, а времени у меня хватало.

– И что?.. – отчего-то с замиранием сердца шепнул Амн-аль-Хасс.

– И ни розовых садов, ни Сулеймана, ни пира для душ, ни подземного кузнеца вредных привычек я не обнаружил. Нигде.

– Как?.. – побелел и с ужасом выдохнул Ахмет.

– И никак, – беспощадно закончил полубог, и бархатный голос со стальным отливом заполнил всю черепную коробку шатт-аль-шейхца. – Потому что после смерти нет ничего. Тьма и пустота. И души просто теряются во мраке, рассасываются, растворяются, распадаются на искры и пыль и тут же пропадают. Так что жить надо здесь и сейчас. И никакая цена не высока за счастье в этой жизни.