Ты должна была знать - Джин Ханф Корелиц

Зато Грейс, к сожалению, отлично знала, где и перед какой аудиторией проходили эти самые «любительские спектакли».

– Но на этот раз Саксу отвертеться не удалось. Вскоре после нашего разговора произошла драка на лестнице. Участники – Сакс и Уэйкастер. Но, как я уже сказал, были свидетели, которые видели всю сцену от начала и до конца, – проговорил Шарп.

– Да, – любезно подтвердила Грейс. – Вы об этом упоминали.

– Не говоря уже о телесных повреждениях.

Грейс просто кивнула. Кажется, теперь Шарп в поощрениях не нуждался.

– Итак, два разных нарушения – два разных слушания. Но решение об увольнении было вынесено именно по результатам второго. Однако хочу, чтобы вы знали. Даже тогда я предложил Саксу компромиссный вариант. Знаешь что, сказал я. Ложись-ка ты на лечение, вот что. В твоей ситуации амбулаторным вариантом не обойдешься. Отправим тебя в длительный отпуск по состоянию здоровья, а я постараюсь уговорить комитет, чтобы на этом дело закрыли. Я же знал, что увольнять его, по большому счету, никто не хочет. Только не подумайте, будто я надеялся, что Сакс «исправится», – прибавил Шарп. – Говорят, это не лечится. В смысле, у вас говорят, – внес ясность Шарп. Видимо, всеми силами пытался продемонстрировать уважение к профессионализму Грейс. – Но это было год назад, зимой. А может, и в марте. Мне очень жаль, что так вышло, – запоздало прибавил Шарп после некоторой паузы.

– Вы просто выполняли свою работу, – вежливо возразила Грейс.

– Как я уже сказал, причина увольнения не в профессиональной несостоятельности Сакса. Он парень талантливый. Все данные имел, чтобы хорошим врачом стать. К сожалению, сам себе всю карьеру загубил.

И вдруг у Грейс в кармане жакета завибрировал мобильный телефон. Звонил отец – во всяком случае, так подумала Грейс, увидев на дисплее его домашний номер.

– Алло, – произнесла она, радуясь возможности прервать беседу.

– Привет, мам.

– Привет, милый.

– Можно мы пойдем в кино? Сеанс в половине четвертого. На углу Семьдесят второй улицы и Третьей авеню.

– Конечно, идите. А кто это – мы? Ты и дедушка?

– Еще бабушка. Значит, ты не против?

– Почему я должна быть против? – ответила Грейс. – Погоди, а во сколько заканчивается сеанс?

Оказалось, что в шесть. Значит, ночевать придется у отца. В первый раз с того дня в декабре они вернулись в Нью-Йорк. Положив телефон обратно в карман, Грейс вдруг заметила, что Шарп внимательно на нее смотрит. Видимо, чтобы привлечь его внимание, давно надо было отвлечься самой.

– Дочь звонила?

– У меня сын. Генри.

«У которого, к счастью, нет опухоли мозга», – едва не прибавила Грейс.

– Вот, хочет пойти в кино с бабушкой и дедушкой, – зачем-то сообщила она.

– Между прочим, Джонатан ни разу не упоминал про своих родителей, даже мимоходом, – с рассеянным видом произнес Шарп и снова отвел взгляд. – Только в прошлом году узнал, что мы с ним росли в соседних городках на Лонг-Айленде. Он в Рослине, а я – в Олд-Вестбери.

Последние два названия Шарп произнес крайне многозначительно, однако, увы, смысл от Грейс ускользнул. Для уроженки Манхэттена Лонг-Айленд на одно лицо. Видимо, и там существовали какие-то свои градации, но Грейс о них не знала.

– Обычно, когда публикуют все эти статьи про лучших врачей, – продолжал рассуждать вслух Шарп, – сначала обращаются в пресс-службу больницы. Просят предложить нескольких подходящих кандидатов, а потом из них выбирают. Но первым делом, конечно, связываются именно с пресс-службой. Только на этот раз вышло по-другому. Про материал о Саксе мы узнали, только когда журнал увидели. Пресс-служба, естественно, рвала и метала. Специально позвонили мне и спросили, не моих ли это рук дело. Я, конечно, не в курсе. И вообще, непонятно, за какие особенные заслуги «Нью-Йорк мэгэзин» объявил Джонатана Сакса «одним из лучших врачей»? Их обычно интересуют достижения национального или даже международного масштаба. Я, как и все остальные, в полном недоумении. А потом приходит ко мне в кабинет медсестра, закрывает дверь и говорит, что знает, откуда ноги растут. Одна из редакторов журнала – тетя девочки, которую лечил Джонатан Сакс. Медсестра призналась, что долго боролась с собой – сказать или промолчать? Но теперь решила, что кто-то должен об этом узнать. Не говоря уже о том, что, заводя такие отношения, Сакс снова нарушил наши правила.

– Погодите, – вмешалась Грейс. – В каком смысле?

– Все в том же, – раздраженно отозвался Шарп. – Отношения между врачами и членами семей пациентов запрещены. А тетя, согласитесь, член семьи.

Грейс уставилась в чайную чашку. У нее закружилась голова. Теперь Грейс сама удивлялась, зачем вообще назначила эту встречу. Ну, и чего она хотела добиться?

Видимо, Робертсон Шарп-третий упомянул об этой истории только потому, что из-за выходки подчиненного его отношения с пресс-службой больницы безнадежно испорчены, и теперь самому Шарпу нечего и надеяться, что его кандидатуру предложат для статьи о лучших врачах. Неужели Шарп ждет, что Грейс сейчас начнет извиняться за то, что ее муж переспал с редакторшей?

Грейс достала из сумки кошелек и выложила на стол. Вряд ли Шарп сумеет сообщить ей еще что-то.

– Нет, не надо, – заспорил Шарп. – С удовольствием заплачу. – Он огляделся по сторонам, высматривая официанта. – Надеюсь, что сумел вам помочь, – официальным тоном прибавил он.

Грейс ответила не сразу, потому что сама не знала, помог ей Шарп или нет. Но потом, уже на тротуаре перед «Серебряной звездой», позволила ему пожать ей руку.

– Мне, конечно, придется давать показания, – сообщил Шарп. – Если Джонатана поймают. Так будет правильнее. Сами понимаете…

– Конечно, – кивнула Грейс.

– Какую часть личного дела Джонатана включат в дело уголовное, не знаю. Это уж пусть они сами решают. Я в таких делах не разбираюсь, – пожал плечами Шарп.

«А мне вообще все равно», – подумала Грейс. Как ни странно, именно так оно и было – во всяком случае, пока. Разошлись они в противоположных направлениях. Шарп зашагал на север, обратно в больницу. Грейс поначалу не знала, куда идти. Только не домой – переступить порог квартиры она пока была не в силах. К тому же не было никаких конкретных мест, где Грейс хотела бы или должна была побывать. Но чем ближе было до той улицы, где Грейс припарковала машину, тем чаще она поглядывала на часы. Значит, фильм, который хотел посмотреть Генри, начинается в половине четвертого, а заканчивается в шесть. Учитывая, что сегодня суббота и движение в городе было слабое, времени хватит, чтобы доехать практически куда угодно. Даже туда, куда Грейс совсем не надо. Не давая себе шанса как следует рассмотреть эту идею или тем более передумать, Грейс решила, что именно в это место и отправится.

За все годы брака Грейс только один раз видела дом, где вырос Джонатан, но даже тогда они просто проезжали мимо. Однажды осенью, на выходных, супруги возвращались из Хэмптоне. Грейс была беременна, Джонатан решил немного развеяться и отдохнуть от тяжелых врачебных будней. Оба ехали расслабленные, как следует выспавшиеся, вдоволь наевшиеся традиционного супа из морепродуктов и насладившиеся соленым ветром на пляже в Амагансетте. Джонатан не хотел останавливаться, но Грейс его уговорила. Конечно, не хотелось бередить старую рану и лишний раз заставлять Джонатана вспоминать о неприятных вещах, связанных с родителями и братом, но, откровенно говоря, Грейс одолевало любопытство. Хотелось увидеть дом, в котором Джонатан вырос и из которого сбежал – сначала в Хопкинс, потом в Гарвард, а затем и к Грейс, чтобы создать свою собственную семью. «Мы же не будем заходить, – уговаривала она. – Просто покажи, и все».