Ты должна была знать - Джин Ханф Корелиц

Тут Шарп чуть ли не в первый раз посмотрел на Грейс. Видимо, счел, что повод достаточно весомый.

– Да, конечно.

– Это хорошо. Так вот, люди отовсюду съезжались в Остин, штат Техас, чтобы их оперировал именно этот хирург, и никто другой. Конечно, правильно делали – он один из лучших в мире специалистов, способных провести такую операцию. Так вот, к чему я про него рассказываю. У этого хирурга не хватает двух пальцев на левой руке. Несчастный случай в детстве. Камнем придавило. Полез не туда.

– Надо же, – проговорила Грейс, пытавшаяся уследить за ходом мысли Шарпа. Какое отношение имеет эта история к Джонатану? Грейс уже подумала, не напомнить ли Шарпу, зачем она пришла. Грейс не было ни малейшего дела до хирурга из Остина, штат Техас.

– Как думаете, сколько пациентов смотрели на его руку и решали: «Ну уж нет, не допущу, чтобы опухоль удалял человек, у которого пальцев не хватает»? Сколько передумывали и обращались к другому хирургу?

Грейс ждала, пока не сообразила, что вопросы отнюдь не риторические, и Шарп ожидает ответа.

– Не знаю. Наверное, нисколько, – со вздохом предположила Грейс.

– Правильно. Никого это не смущало. Ни пациентов, ни родственников. А все потому, что он был личность. У него была такая энергетика, что она сама по себе уже действовала, как лекарство. Плацебо! Понимаете, о чем я? У самого у меня таких случаев не было.

«Да что вы говорите! Интересно, почему?» – мысленно съязвила Грейс.

– Но одной силой личности в нашем деле не ограничишься. Нужны знания, чутье, умение ставить диагнозы. Наше поколение обращало внимание только на эти навыки, и ни на какие другие. Но вашему мужу повезло – устраивался на работу, когда ситуация начала меняться. Пациенты годами до нас достучаться старались, и теперь, в первый раз за всю историю нашей медицины, мы их слушаем. – Шарп рассмеялся своим мыслям. – Вернее, пытаемся. Новый подход – видеть не только болезнь, но и пациента, если понимаете, о чем я.

Попробуй тут пойми, подумала Грейс. Но на нее Шарп даже не взглянул, так что отвечать не пришлось.

– В восьмидесятых и начале девяностых проводились всякие исследования на тему, каким должен быть хороший врач и хорошая больница. Особенно хорошая онкологическая больница. И тут мы вдруг подумали – да, нам нужны грамотные специалисты, но штука в том, что они должны быть не только профессионалами, но и людьми. Пациент ведь тоже не мебель, нужно как-то общаться, налаживать человеческие отношения. Больной или его родственники не должны бегать за врачом по коридорам и умолять, чтобы объяснил понятнее и рассказал, что же это все означает для пациента. А в педиатрии без личного контакта и вовсе никак. Родственники же волнуются, как ребенок отреагирует на слова врача, на его поведение… Жалобы от родителей так и сыплются. Вот и стали думать, как поправить дело. И тут появляется выпускник Гарварда Джонатан Сакс…

Глядел Шарп, естественно, не на Грейс, а на официанта с одинаковыми тарелками на подносе, направлявшегося к их столику. Шарп буквально не сводил с него глаз и, когда тот подошел, откинулся на спину стула, чтобы официанту было проще поставить тарелку. Грейс сказала «спасибо».

– Вот я и позволил старшему резиденту себя уговорить. И – ах, какая неожиданность! – пациенты от доктора Сакса прямо без ума. Души в нем не чают. Восторженные письма пачками приходят. «Доктор Сакс единственный из всех нашел время, чтобы поговорить с нами и наладить контакт с нашим ребенком». «Четыре месяца в больнице пролежали, а другие врачи даже фамилию нашу запомнить не удосужились, не говоря уже про имена». Один папаша с придыханием рассказывал, как Сакс запомнил, когда у его сына день рождения, и подарил мальчику мягкую игрушку. Ну ладно, из принципа упрямиться не привык, сразу признал – насчет Сакса был не прав. Погорячился, ошибся, с кем не бывает. Хороший врач – не просто компетентный врач.

Шарп откусил большой кусок от соленого огурца и продолжил:

– Когда у людей больной ребенок, очень утешает, когда врач такой уверенный в себе и авторитетный. Знал многих блестящих диагностов, план лечения составляли просто отлично, а вот с общением были проблемы – с родителями, и особенно с детьми.

Шарп задумчиво умолк, и Грейс удивилась, как Шарп может рассуждать о чужих недостатках, не отдавая себе отчет, что сам обладает точно такими же и фактически говорит не только о других врачах, но и о себе. Очевидно, это такая форма защиты, подумала Грейс.

– Вот представьте – родителям больного ребенка предлагают выбор между двумя врачами. Один на больного без лишней надобности глядеть-то не станет, а второй усадит отца с матерью перед собой и скажет: «Мистер и миссис Джонс, постараюсь сделать все, чтобы пребывание вашего ребенка в больнице было как можно более комфортным». Ну, и кого они, по-вашему, выберут? У вас ведь есть дети?

Шарп снова посмотрел на нее. Теперь отвести глаза захотелось Грейс.

– Да, сын. Генри.

– Понятно, – изрек Шарп, продолжая держать сэндвич на весу рядом со ртом. – Допустим, ваш Генри в больнице. У него… например, опухоль. Скажем, мозга.

Грейс, которую вдруг охватила слабость, молча глядела на Шарпа.

– Которого врача предпочтете? Разумеется, того, что поприятней, угадал?

Грейс хотелось ответить: «Того, кто точно вылечит, и плевать на характер». Однако стоило представить, что Генри лежит в Мемориальном центре с опухолью мозга, и по всему телу пробегала дрожь. Грейс злилась на Шарпа – да, не зря коллеги придумывают ему клички! – за то, что этот тип ради красного словца подверг ее такому испытанию и сам не заметил, какой эффект на нее оказали его слова.

– Ну… – протянула Грейс, надеясь, что Шарпу надоест ждать, и он просто продолжит.

– Но если говорить про успешность команды в целом, то у всех есть какие-то способности, которые приносят пользу пациенту. Потому и хорошо, чтобы способности эти были разные. Есть такие, как Сакс, а есть такие, как Стю Розенфельд и Росс Уэйкастер. В том же году к нам пришел. Я про Стю. Часто подменял Джонатана.

– Помню.

Грейс попыталась взять себя в руки. Откусила кусок сэндвича. Майонеза было слишком много.

– Значит, вы сначала не хотели, чтобы Джонатана брали на работу, потому что у него есть какой-то… недостаток. Как у хирурга, у которого нет двух пальцев. Но благодаря обаянию Джонатана пациенты этого недостатка не замечали.

– Недостаток есть, и очень серьезный, – оскорбленным тоном ответил Шарп. – Два отсутствующих пальца по сравнению с этим – пустяки. Впрочем, вы ведь наверняка и сами знаете. Это же ваша сфера, да?

Нет, подумала Грейс, но все равно кивнула.

– А при каких обстоятельствах вы убедились, что у Джонатана действительно есть этот недостаток?

Шарп пожал плечами с таким видом, будто речь шла о пустяке, не имеющем отношения к делу.

– К концу второго или третьего года начали поступать жалобы. Нет, не от пациентов и не от родственников. Эти от восторга млеют – ну, я уже рассказывал. Но и я тоже не единственный, кого Сакс настораживает. Медсестры его терпеть не могут. Перед тем как начал обучение в резидентуре, несколько человек приходили жаловаться. Так, пустяки, ничего серьезного. Даже в личное дело не занесешь. На всякий случай записал, сохранил в электронной почте как черновик письма и понадеялся, что больше мне к этой теме возвращаться не придется.