Святополк окаянный - Александр Майборода

Парамон, только что пришедший из странствования с богатыми товарами, сердится:

— Только начал разгружать корабль, как пришла толпа варягов и начала требовать вина. Мои дружинники их прогнали, но пришлось следить за тем, чтобы эти разбойники не украли что. Черт знает что творится в нашем городе! Старшины совсем не смотрят за порядком.

Чурыня безнадежно машет рукой-грабаркой.

— Э-э-э! Ярослав отказался платить дань отцу, и тот пошел на него войной. Чтобы защититься, Ярослав привез варягов, и после этого житья не стало в Новгороде: варяги грабят почтенных горожан.

Слав слезливо простонал:

— Что грабят... — моя женка побежала в соседний двор через улицу, вон к женке Олексы; едва вышла за ворота, как ее схватили варяги и начали насильничать; только к вечеру доползла до дому, а могли совсем убить.

Олекса поморщил высокий лоб.

— Жен и дочек невозможно стало выпускать из двора. Меня самого ограбили около дома. Вот теперь и не знаешь, что хуже, то ли Владимир с войском, то ли наши «защитнички».

Парамон свирепо хлопнул ладонью по столу. Речь его, как горячее пламя.

— Не правильно все это! Мы платим князю, чтобы он защищая город. При этом из собранной доли он сам должен платить киевскому князю. А он нарушил свое обещание перед отцом и тем самым навлек его гнев на нас. Мы не должны страдать за княжеские промахи. Надо потребовать от Ярослава, чтобы он увел варягов за город. Пусть там стоят лагерем и ждут битвы с Владимиром.

Чурыня кривит толстые губы:

— Да разве князь послушает нас?

— Смотря как сказать, — проговорил Олекса, и все тут же насторожились — за окнами послышался шум: сначала послышались пьяные крики и лай собак; затем — удары тяжелым в ворота. Истошно закричали испуганные женщины.

Парамон побледнел, сердце захолонуло. Он сорвался с места и подбежал к окну, взглянул на двор и упавшим голосом проговорил в глубь комнаты:

— Никак — окаянные! Проведали, что я привез много товара, пришли грабить мой двор! Ох, в недобрый час я вернулся в Новгород.

Но заматерелый купец не приучен был долго причитать и жаловаться на свою судьбу. Он разгневанно крикнул в окно:

— Всем к оружию! Бейте окаянных!

И, оторвавшись от окна, сам кинулся к стене, на которой висело оружие и доспехи.

Побледневшие, но не потерявшие отваги, купцы попросили Парамона:

— Дай и нам какое-либо оружие, а то ведь убьют.

Парамон кинул им топоры, копья и мечи. Нашлось и несколько кольчуг и шлемов. Парамон никогда не скупился на запасы оружия, и сейчас оно пригодилось в самый раз.

Купцы спешно одели кольчуги и шлемы. На это ушло немного времени. Но когда они выбежали по длинным коридорам во двор, то увидели, что напавшие варяги уже сломали ворота и начали вваливаться через пролом. Их было очень много. Они падали, убитые дружинниками Парамона, но через их окровавленные тела лезли следующие с безумными лицами, уже не понимающие, что происходит.

Оценив ситуацию, Парамон перед тем, как броситься в гущу боя, крикнул купцам:

— Бегите через задний двор за помощью!

Купцы бросились за терем, где был выход на соседний двор. А оттуда уже бросились в разные стороны города, чтобы поднять народ. Тем временем Чурыня сразу побежал на площадь к вечевому колоколу, и вскоре город всколыхнул тяжелый тревожный набат.

Дружинники Парамона отчаянно обороняли двор. Они были опытные и ловкие воины, и вскоре двор покрылся телами убитых. Сухая земля сначала покрылась ржавыми пятнами, а затем они начали рдяно набухать из ручейков, побежавших от перерубленных тел и вспоротых животов, пузырившихся дымящейся алой кровью.

Потеряв убитыми, обе стороны ожесточились, и драка переросла в безжалостную рубку. Варяги уже желали не столько ограбить двор, сколько мстить. Новгородцы уже не столько спасали свои жизни и имущество, сколько уничтожали пришельцев, желая стереть их с лица земли.

Пощады никому не было. Какая-то дура-девка всполошенно выскочила откуда-то из глубин построек и, попав нечаянно в самую гущу схватки, метнулась испуганной курой по двору. Через секунду ее голова с вытаращенными от удивления белыми глазами катилась к навозной куче, А ее тело, чудное без головы и неестественно маленькое, слепо скребло посиневшими пальцами кровяную грязь. Из того места, где раньше была голова, из рваной дыры горячим током бил кровяной фонтан.

Парамон с ожесточением рубанул зазевавшегося варяга, который, отрубив девке голову, с изумлением наблюдал за катящейся головой, и почти развалил его наискось на две части. Упав, варяг обнял безголовое девичье тело.

В уме Парамона лишь проскочила малая, едва заметная, искра сожаления: «Эх, сгубили девку ни за что». Но искра потухла быстрее, чем девичья жизнь, и через мгновение Парамон рубил очередного врага.

Однако силы были неравны — варягов было в несколько раз больше дружинников Парамона, и под натиском силы вскоре схватка уже шла на крыльце терема.

Каждая ступень стоила нескольких человеческих жизней. Падали мертвые варяги, но и почти все дружинники Парамона лежали на земле убитые или раненые.

И вот наступил момент, когда в дверях насмерть стоял один Парамон. И вот он один в длинном коридоре.

Из-за спины доносился безнадежный женский вой. Он остался последним защитником. И казалось, спасения не было.

Неожиданно во дворе послышались крики: торжествующие — русские и ужаса — шведские. Парамон тут же почувствовал, что натиск варягов ослабел, а через секунду Парамон вонзил меч в грудь последнего противоборствующего варяга.

Пошатываясь от усталости и нервного перенапряжения, Парамон поспешил на крыльцо. С крыльца он увидел, что двор полон новгородцев, которые добивали последних варягов. Набат поднял все население города, которое принялось убивать ненавистных наемников.

К Парамону подбежал, скользя по окровавленным ступенькам, Чурыня. В руке почерневший от крови меч, к лицу приклеен радостный оскал до ушей.

Чурыня хрипло прокричал:

— Радуйся, Парамон, весь Новгород бьет варягов. Уже перебили не меньше трех сотен.

Прокричав, Чурыня соскочил обратно на землю и побежал со двора на улицу.

Парамон, понимая, что сражение за двор выиграно, выбежал вслед за Чурыней.

На улице виднелись две или три мелкие кучки отбивавшихся варягов, прижатых к высоким дубовым заборам. Вокруг валялись трупы с отрубленными головами и вспоротыми животами. Недалеко корчился вздетый на кол варяг, из глаз которого текли кровавые слезы.

Был теплый летний вечер. Солнце пряталось за далеким лесом, расцвечивая нежно-розовыми узорами далекий воздушный замок на побледневшем небе. Влюбленно пел песню соловей.

И кто-то невидимый в вечерней тени рыдающим голосом бормотал, что умирать не страшно. И что смерть это только начало новой жизни, в которой все будут одинаково счастливы.