Печать на сердце твоем - Андрей Валентинов

Сам Ярчук был тут же. Таким Згур его никогда не видел. Венет жмурился, счастливо улыбался, поглаживая пышную, заплетенную в косички бороду, на груди белела новая сорочка, а на плечах ладно сидел пестрый алеман-ский кафтан. Згур невольно улыбнулся — что значит дома! Теперь уже Ярчук никак не походил на лесного чугастра. Даже взгляд помолодел, и, если бы не бородища, венет бы вполне тянул на свои двадцать четыре.

Рядом пристроился Гунус, сверкая каменным глазом. Згуру уже объяснили, что камень сей не простой, особенный. Через тот камень глаз дальше видит. Дальше — и четче. Згур даже попытался сам взглянуть через чудо-камень, но ничего не разобрал, кроме серой мути. Видать, не для его глаз чудо!

— А соседи наши тоже в полк пошли, — продолжала девочка, раскладывая по столу резные деревянные ложки. — Все пошли, даже дедушка Золуй пошел! Жаль, в полк женок не берут! А ты, дядя Ярчук, говорил, что женка — завсегда первая!

Венет ухмыльнулся, вновь огладил бороду:

— Первая, само собой. А ты вот дядю Згура спроси, отчего это он женок в войско не берет? То его воля!

Вешенка требовательно взглянула на Згура, но тот лишь развел руками. Этого еще не хватало! Будто для женщин иных забот нет!

— А дядю Ярчука полусотником выбрали! — девочка с вызовом поглядела на Згура. — Раньше тока бояр ставили, а теперь — и дядю Ярчука!

Згур только улыбнулся. По сравнению с гончарами да кожемяками лохматый венет — и впрямь воевода.

— Сие суть справедливо зело! — внезапно заговорил Гунус. — Ибо людь от богов равной сотворена. В годы давни, баснословны, не водилось того, чтоб одна людь по рождению от иной отлична была. Про то в ведомом верше сказывается…

Услыхав слово «верш», Згур чуть не подпрыгнул .на лавке, но вмешаться не успел. Лысый поднял вверх худой палец, откашлялся и загнусил, то и дело подвывая:

Ведайте, что было в дни далеки, бренны,

Яко же живали люди сотворенны!

За древесным ралом чоловик ходиху,

Женка же из шерсти ем наряд прядиху.

И трудися вдвое, истиво и яро.

Кто же, вопрошаю, був тоди бояром?

Згур сглотнул, переваривая услышанное. Остальные же внимали, не скрывая восторга. Вешенка даже рот раскрыла, а Ярчук, насупив брови, мерно кивал косматой головой.

— А дядя Гунус не только верши складает! — поспешила сообщить девочка. — Он ведает, как скандов перемогти можно! Скажи дяде Згуру!

— А я и так знаю, — обрадовал ее Згур. — Надо духов вызвать из бездны.

Лысый при этих словах несколько смутился, но ненадолго. Палец вновь поднялся, указуя прямиком в весеннее яркое небо, по которому лениво ползли перистые облака.

— Отсель! С небес разить зловредных скандов должно!

— Точно! — согласился Згур. — Вот только Кея Кавада кликну, ему боги орла подарили…

— То баснословие! — снисходительно ответствовал Гунус. — Ведай же, вьюнош! За морем, за акияном стоит камень бел-горюч! А на камне том — женка из сребного железа громоздится, смолоскип литого злата держит. За нею лежит земля Адалай. И в той земле людь, кубыть птахи небесные, по окоему шныряют. Да не просто шныряют. Повадился кнес их с соседом своим воевать, так посадил воев на птиц железных да каждому шар железный дал, а в шаре том — молния…

И вновь Вешенка открыла рот от изумления, Ярчук же весь напрягся, словно готовясь бежать к кузнецу Долбиле, дабы тот птицу железную ковать принимался. Згур только вздохнул. Хорошо бы этакий шар с молнией заиметь! Да не один, а сотню. И духов из бездны выкликнуть, авось пособят.

— Да только прячут они тайну птицы железной. Но проведал я тайну иную. Раз птицу не можно, то вели, вьюнош, пупырь летучий взгромоздить. А в том пупыре шустрость немалая, летит он по небу, яко же лодья по реке плывет…

Згур охотно пообещал завтра же начать «громоздить» указанный «пупырь», отчего скандам и конец вскорости настанет. Пора было уходить. Приближался вечер, а дел оставалось невпроворот.

— Погодь, боярин! — Ярчук, начисто забыв и о «вершах», и о дивной стране Адалай, отвел Згура в сторону, быстро оглянулся. — При них говорить не хотел… Помнишь ли, говорил я тебе про злого боярина? Того, чей сын меня

погубить хотел, род мой перебил, Вешенку-малолетку в постелю утянул…

— Помню…

Венет глядел хмуро, и Згур понял, что дома того ждали не только радости.

— Зол сын его был, да отец сына покруче. Берегись его, боярин молодой!

— О ком ты? — удивился Згур и вдруг понял: — Асмут Лутович?

Ярчук засопел, сжал кулачищи:

— Проклято имя его, и род проклят! Змеин язык его, а душа черна. Не верь ему! Ни в чем не верь! Чашу поднесет — вылей, блюдо на стол поставит — не касайся…

Во рту пересохло. Представилось, как чернобородый протягивает ему чашу, по тонким губам змеится улыбка…

— Спасибо, Ярчук! — Згур заставил себя улыбнуться. — Остерегусь! И ты тоже… Поосторожней будь!

— Без меня по городу не ходи. Слышь, боярин! Меня дожидайся, вместе ходить будем

Згур кивнул, но ждать венета, конечно, не собирался. Хороший совет всегда нужен, а вот нянька — нет. Да и у самого Ярчука забот хватает.

Возле лодей поставили охрану, лагерь же перенесли к городским воротам, на большой выгон, где в ярмарочные дни добрые горожане торговали скот. Вскоре на Скотьем Выгоне забелело полотно шатров. Для Згура же поставили красный, с золотым верхом, под стать комитову плащу. Рядом врыли в землю Стяг с Единорогом, возле которого недвижно несла дозор стража.

Всем распоряжался Чудик. Сотники были заняты пополнением, Згур же, увидев, что дело пошло, сел у шатра и расстелил прямо на подсохшей земле большую мапу. Мапу эту, по-здешнему, конечно, «карту», ему дала кнесна. Такой «карты» не было ни у кого в Лучеве. Большая, не на бересте — на тонкой коже, с подробным рисунком всех окрестностей. Вот Лучев, вот Донай, вот села, что здесь «деревнями» зовутся, а вот и реки, малые и чуток побольше…

…В Учельне это называлось «задачей на защиту». Им тоже выдавали малы, но, конечно, не Лучева, а родного Коростеня, чтобы будущие сотники и тысяцкие научились хитрому искусству обороны. Дело было знакомым. Силы противника, возможные пути подхода, боевые линии… Згур вглядывался в хитрые узоры мапы, начиная понимать, что «задача на защиту» выходит непростая. Не задача даже — каверза.

Леса — густые, почти непроходимые. Они тянулись от дальней реки со странным названием Певуша почти до самого города. В этих лесах, как в болоте, тонули села — ни подойти, ни весть передать. Сканды за Певушей. Река широкая, но мелкая, значит, граница открыта. Згур уже знал, что скандам служит немало местных. Проводники легко обойдут посты, да и не хватит людей, чтобы расставить их по всему речному берегу. Значит, реку не прикроешь. Оставался город, но тогда все, кто живет в округе, обречены. Сканды уже переходили Певушу, оставляя после себя черную гарь. А ведь был еще Донай, по которому легко пройдут лодьи. Врываться в гавань не обязательно, можно высадить «рогатых» где-нибудь вблизи и ночью напасть на город…