Воды спят - Глен Кук

– Ты больше не в нашем мире, Дрема. Ты – между мирами. Где ты окажешься в итоге, будет зависеть от того, через какие Врата ты выйдешь. И в наши дни у тебя практически нет выбора. Это Врата, которые расположены прямо впереди, на дальней стороне Равнины. Как будто сама Равнина закрывает перед тобой все другие выходы.

– Не понимаю. Зачем это делается? И как?

– Иногда кажется, что Равнина – живое существо, Дрема. Или, по крайней мере, способна мыслить.

– Мы попадем в тот мир, откуда пришли? И куда так стремился Капитан, потратив на это большую часть своей жизни?

– Нет. Отряд не может вернуться в Хатовар. Ворчун никогда не доберется до своей земли обетованной. Те Врата Теней закрылись. Мир, куда вас ведут, очень похож на наш собственный. В других мирах его называют, в переводе на таглиосский, не совсем точном, конечно, Страной Неизвестных Теней.

Не успев ни о чем подумать, я выпалила:

– Все Зло Умирает Там Бесконечной Смертью.

– Что? – Он явно выглядел испуганным. – Как ты узнала? Эти люди убивали тех, кто создал Тени.

– Услышала мимоходом. От нюень бао.

– Да. Нюень бао де дуань. На современном нюень бао это означает что-то вроде «Избранные Дети», в разговорном варианте, далеком от буквального значения. В те дни, когда их предки были посланы из Страны Неизвестных Теней, это означало, тоже приблизительно, «Дети Смерти».

– Ты изрядно потрудился, – заметила я.

– Вряд ли можно так сказать, учитывая, как давно я здесь. Что ни говори, десять лет, Дрема. Ничто меня не отвлекало, на что ты так любишь ссылаться, когда не успеваешь сделать то, что хотела.

– Издеваешься? Я, по-моему, тружусь, даже когда сплю.

– Ладно, сейчас отдохнешь. Кое-кто, способный управлять этим туманным прожектором, призывает меня к себе. Тебе стоило бы пробраться туда и избить этого паразита, чтобы он то и дело не выдергивал меня по всяким пустякам.

– Не стоит, бывший командир.

– Ты будешь… – Мурген исчез, точно его и впрямь выдернули.

Могу поклясться, что я слышала, как расхохоталась белая ворона, которая слушала весь наш разговор.

– Ты что, с цепи сорвалась? – спросил Лебедь, когда я безо всякого повода окрысилась на него. – Может, у тебя опять месячные?

Я покраснела. И это после двадцати лет, проведенных среди грубых мужланов на двух копытах!

– Нет, зануда. Просто я неважно спала этой ночью.

– Что? – взвизгнул он – точно крыса, на которую наступили.

– Я неважно спала этой ночью.

– Ах, ну да. Наша прелестная маленькая Дрема не выспалась. Эй, парни, кто-нибудь! Ро, Речник, кто угодно! Не хотите ли подойти поближе и поделиться незабываемыми воспоминаниями о Храпе Во Время Дождя, который вы слышали этой ночью?

– Командир, ты храпела похлеще, чем тигр в жару, – сказал Речник. – Люди вставали и уходили на южную часть дороги, чтобы не слышать. Некоторым хотелось задушить тебя или, по крайней мере, засунуть твою голову в мешок. Готов поспорить, что если бы еще кто-то знал, что нам делать и куда идти, ты уже была бы на одной повозке с Генералом Зиндабом.

– Я, такой нежный, душистый цветочек! Не может быть, чтобы я храпела. – Меня и прежде обвиняли в этом преступлении, но всегда шутливо и никогда с таким пылом.

Речник фыркнул.

– Лебедь раздумал жениться на тебе.

– Я убита. Придется попросить Одноглазого полечить меня.

– Полечить тебя? Да он о себе самом позаботиться не может.

Я попросила, чтобы мне дали поесть. Ах! Не стоило и трудиться. Еще долго, долго мы будем на очень жестком рационе. Не успела я привести себя в порядок – насколько это было возможно, – как движение возобновилось. Общее настроение правильнее всего было бы назвать расслабленным. Мы пережили эту ночь. И вчера, что ни говори, подобру-поздорову убрались от Протектора.

С расслабленностью было покончено, как только мы наткнулись на останки Бадьи.

Огромный Бадья – настоящее имя его было Като Далиа – в прошлом вор, а потом офицер Черного Отряда, был почти отцом для меня. Он никогда не говорил этого, а я никогда не спрашивала, но, по-моему, он все время догадывался, что я – существо женского пола. Он очень не нравился некоторым моим родственникам-мужчинам и, по-моему, имел с ними стычку.

Не дай бог разгневать Бадью!

Каким-то образом я ухитрилась сдержать себя при виде него. У меня было достаточно времени, чтобы привыкнуть к мысли о его гибели, хотя всегда оставалась крошечная, бессмысленная надежда, что Мурген ошибается, что смерть позабыла о нем, и он похоронен вместе с Плененными.

Я не успела сказать ни слова, а Бадью уже положили на повозку рядом с Зиндабом.

Я потащилась дальше, и меня захлестнула волна совершенно неуместных мыслей, которые неуместным образом часто приходят в голову в такие моменты.

На том месте, где мы провели ночь, осталось множество мусора, в особенности связанного с животными. Когда Плененные шли этим путем, было то же самое. Однако, если не считать еще одного странно выглядевшего трупа, не было никаких признаков того, что они проходили здесь. Ни навозных куч, ни выброшенных за негодностью, полуизъеденных точильных камней, ни обрезков овощей, ни пепла от угольных жаровен – ничего. Остались лишь совершенно высохшие человеческие тела.

Нужно будет обсудить это с Мургеном. Пока же это небольшое умственное упражнение позволяло мне не сосредоточиваться на мыслях о Бадье.

Мы медленно двигались на юг. Дождь начинал идти и прекращался – все тот же мелкий, моросящий, хотя временами, подув сильнее, ветер заставлял его обжигать кожу. Я дрожала от холода, опасаясь, как бы не пошел дождь с мелкой ледяной крупой или даже снег. Ничего худшего с нами пока не происходило. В конце концов впереди неясно проступил силуэт таинственной крепости в центре Равнины – нашей первой цели. Ветер начал дуть все сильнее и устойчивее. Некоторые жаловались на холод. Другие жаловались на сырость. Значительно меньшее число людей жаловались на скудное меню и уж совсем горстка на все сразу. Я тоже была не в восторге от происходящего.

Весь день я чувствовала себя одинокой, почти покинутой, несмотря на совершенно искренние усилия Лебедя, Сари и некоторых других. Только дядюшка Дой делал вид, что ничего не замечает; не мог простить мне того, что я отказалась стать его ученицей. Обычные для него эмоциональные махинации, с целью оказать на меня давление, надо думать. Несколько раз я как бы выпадала из реального времени и вынуждена была напоминать себе, что сейчас не следует этого делать. Те люди, которые ушли, больше не смогут сделать мне больно. Если я не позволю им этого. Реальность их существования зависит от меня. Они живы лишь в моей памяти…

Даже это – своего рода бессмертие.